Ардуций не мог отделаться от этих образов, как не мог избавиться и от чувства вины. Преступления, совершенные во имя Восхождения, были столь чудовищны, что никакое покаяние не стало бы достаточным. Он, как и Оссакер, проводил большую часть времени в молитве и размышлениях, но ответов не находил. Всеведущий не желал указывать им путь.
А наверху, на темной пустой палубе, стоял Роберто Дел Аглиос и всматривался в черный дым, поднимавшийся над каждым сигнальным постом, мимо которого они проплывали. Новые и новые смерти, повергнутые к ногам Восхождения.
— Ты ведь настороже, а? — Голос Оссакера прозвучал слева. Неразборчивый, словно приглушенный крик.
— Для такого вывода не требуется особых способностей, — ответил Ардуций. — Я всегда настороже. Так же, как и ты.
— Я ведь мог спасти ее, ты знаешь, — всхлипнул Оссакер.
— Нет, не мог, Осси. Мы уже тысячу раз это обсуждали. Может быть, будь ты в полной силе, тебе удалось бы несколько замедлить проходивший сквозь нее поток, но и только. Ты видел, как стремительно пожрала ее эта скверна. Не обманывай себя, ничто не могло предотвратить ее смерть.
— Но я ничего и не сделал!
— Вздор. Ты спас нас, чтобы мы смогли сразиться с Горианом. Чего еще ты можешь от себя требовать? Если кто действительно ничего не сделал, так это я. Только сам себе кости переломал при первой попытке.
Из темноты донесся сухой смешок.
— Нет, кто бы нас только послушал — спорим, кто из нас сделал меньше! От чего мы оба пытаемся уклониться, как ты думаешь?
— От неизбежности.
— Так ли это?
— Как мы сумели перекрутить нити жизни до самого разрыва? Когда вера была утрачена столь полно, что сама мысль о прощении стала отвратительна? Корни должны отрасти заново. Цветок — распуститься снова.
— Но не для нас. И не для ордена.
— О да. Ущерб, нанесенный ордену, огромен. Но несопоставим с потерями Восхождения — они необратимы.
— Навеки?
— Не знаю, Осси. Но при нашей жизни я никакой надежды не вижу. А ты?
— Миррон не умерла бы так, если б мы убежали, — прошептал Оссакер.
При упоминании имени Миррон из глаз Ардуция, легко прорвав плотину сдержанности, хлынули слезы. Некоторое время слышались лишь всхлипывания, ни тот ни другой не говорили ни слова, молча пытаясь взять себя в руки. Наконец Ардуций нарушил молчание, хотя каждое слово ранило его горло.
— Лишиться ее для меня такое горе!
— Для меня тоже.
— Но она бы не хотела оставить нас на растерзание преследованиям и ненависти.
— Ну и что же мы будем делать? — спросил Оссакер, снова превратившись в робкого отрока, которого Ардуций всегда защищал.
— Не думаю, чтобы у нас был выбор. Ты видел, как Роберто смотрит на Кессиана. Ты знаешь, о чем он думает и кого боится больше, чем любого из нас.
— Бедный мальчик, — сказал Оссакер. — Единственный из всех, кто ни в чем не виноват. Так рано осиротевший. Я рад, что Пол позаботится о нем.
— До поры до времени. Пол Джеред принадлежит Адвокатуре, а не Восхождению.
* * *
«Стрела Арка» легко скользила по спокойным водам, подгоняемая естественным попутным ветром. Со стороны великих северных пустынь веяло теплом, предвестником соластро. На безоблачном небе мерцали звезды, восточный горизонт погружался в глубокую тьму ночи.
Роберто всматривался в вершины гор и сторожевые башни, тянувшиеся вдоль побережья. Побережья его страны. Сигнальные огни ярко горели во тьме, к небу поднимались столбы дыма. Черного дыма. Единственного, что не превращалось в легкую тень, даже когда Эсторию снова целовала заря.
Он держал свою печаль при себе. Джеред тоже. Но они вместе совершали это ужасное возвращение домой, и Роберто, как никогда, был благодарен казначею за колоссальную силу его характера и несгибаемую волю.
Они находили время и посмеяться, и предаться воспоминаниям, но в тишине каюты и сейчас, находясь в одиночестве, Роберто не мог отделаться от сожаления, что Пол Джеред знал его мать лучше, чем родной сын.
Солдат, теперь дипломат. Слишком подолгу Роберто находился в удалении от средоточия власти и теперь чувствовал, как мало понимает в искусстве правления. И как остро будет теперь нуждаться в том, чтобы рядом с ним были друзья.
Адвокат.
Он, Роберто Дел Аглиос. Последний в своем роду. Во всяком случае, пока.
Глядя поверх бортового ограждения, Роберто всматривался в темные прибрежные воды Эстории. Парус над ним раздувал ветер, команды на палубе не было. Он смотрел, как вспенивается рассекаемая корабельным носом вода, и слышал, как она с плеском убегает назад. Это завораживало.
— Мне случалось наблюдать за Восходящими, которые раздумывали, не сигануть ли им в морские глубины, и я никогда не беспокоился. Но ты, Роберто, — ты можешь утонуть.
— Не стоит и сейчас беспокоиться, Пол. Я просто пребываю в поисках вдохновения. — Роберто поднял голову и оглянулся на Джереда. — И хотел бы, чтобы эта лохань двигалась немного быстрее.
Джеред встал рядом с ним у борта. Он был небрит и выглядел, как все они, смертельно усталым. Плащ на плечах отсутствовал, поскольку в него завернули тело Миррон перед тем, как поместить его в длинный ящик и опустить в трюм. Оссакер заверил, что запах разложения распространяться не будет.
— Эта «лохань» является самой быстрой триремой из всех, какими располагает Конкорд, — заметил Джеред. — Но заставить ее двигаться еще быстрее можно.
— Нет! — отрезал Роберто. — Я не хочу, чтобы к могиле матери меня нес дьявольский ветер.
— Однако ты отчаянно рвешься туда.
Роберто уронил подбородок на грудь и тяжело облокотился о поручни.
— Да, правда. Хотя боюсь того, что должен там увидеть.
— Эрин умела выбирать настоящих друзей, — сказал Джеред. — Когда разразился кризис, она мигом разогнала ближний крут прихлебателей, которых ты так ненавидел, и призвала тех, кто мог спасти Конкорд. Когда я уезжал, дела обстояли отвратительно, но с ней были Васселис, Гестерис и Кастенас. И твоя сестра. Они готовились к вторжению.
— Тогда почему она умерла, когда мы знаем, что другие живы? Она всегда была так сильна. Так… здорова. Полна жизни. Клянусь тебе, Пол, если ее настигло прикосновение ходячего мертвеца, я уничтожу все Восхождение.
Джеред ничего не ответил — они уже не раз говорили на эту тему. Согласия между ними не было, лишь понимание и сострадание.
— Честно признаться, я боюсь того, что мы увидим, когда войдем в гавань. Мы ведь понятия не имеем, кто жив, кто мертв. И где кто находится. А они не знают, что мы и Даваров уцелели.
