Хисак ткнул в него пальцем:
— Я видел и тебя рядом с Калатином. Единственный, кто не присоединился к нашим врагам — это Илбрек.
— Мы вернулись, — сказал Корум, — потому что достигли цели нашего пребывания на Инис Скэйте и принесли вам помощь.
— Помощь? — Амергин уставился на Корума. — Ту, о которой мы говорили?
— Именно ту, — Корум показал на черно-белого кота и шкатулку из бронзы и золота. — Вот она…
— Не предполагал я, что она предстанет в таком обличье, — сказал Амергин.
— И вот еще что… — Илбрек вытащил какой-то предмет из седельного вьюка. — Без сомнения, его выбросило на берег Инис Скэйта вместе с обломками одного из кораблей. Я сразу же узнал его. — Он показал старое, из растрескавшейся кожи седло, найденное на прибрежной полосе.
Амергин буквально задохнулся от изумления и протянул к нему руки.
— Я знаю его. Это последнее из наших сокровищ, которое мы не могли найти, если не считать обруча и котла — те по-прежнему в Кер Ллуде.
— Да, — сказал Илбрек, — и конечно, ты знаешь пророчество, относящееся к этому седлу?
— Точно вспомнить его не могу, — признался Амергин. — Но всегда удивлялся, почему явно бесполезное старое седло находится среди наших сокровищ.
— Это седло Лагайре, — сказал Илбрек. — Лагайре был моим дядей. Он погиб в последней из девяти битв. Ты должен помнить, что он наполовину происходил из смертных…
— И под ним был желтый конь, — произнес Амергин, — которого мог оседлать лишь тот, кто был чист духом и дрался за правое дело. Вот почему седло и хранилось среди наших сокровищ.
— Именно поэтому. Но я упоминул об этом отнюдь не для того, чтобы потянуть время. Я знаю, как вызвать желтого коня. И я готов это сделать, чтобы доказать вам, что Корум не лжет. Позвольте мне призвать коня и дайте Коруму оседлать его. Если конь примет его, то вы поймете, что он чист духом и сражается за правое дело — за ваше дело.
Амергин посмотрел на своих соратников.
— Это честно, — сказал верховный король.
Только Медбх была не согласна с его решением.
— Это будет какой-нибудь колдовской трюк, — сказала она.
— Я разгадаю его, — ответил верховный король. — Я Амергин. Не забывай этого, королева Медбх.
Выслушав упрек своего верховного короля, она отвернулась.
— Освободите место вокруг алтаря, — велел Илбрек, бережно поднимая седло и водружая его на огромную каменную плиту.
Все отступили от алтаря, расположившись вдоль кромки малого круга монолитов, и все смотрели, как Илбрек вскинул златоволосую голову к холодному небу и раскинул огромные руки — красное золото браслетов сида брызнуло легкими бликами, и Корум вновь ощутил огромную силу, которую излучал это благородный бог варваров, сын Мананнана.
И Илбрек запел:
Во всех девяти сраженьях бился Аагайре.
Хоть ростом мал, но отвагой велик.
Никто из сидов с ним не сравнился
В доблести ратной.
Лагайре звали его — имени слава вовек!
Доблести слава! На Желтом Коне
Он сражался под Слайв-Гуллионом,
И с ним — лишь горстка живых.
Победа за ним, но копье Гоима цель поразило.
Лагайре, кровью покрыт,
Головой на седло преклонился.
Погиб — и конь оплакал его.
Назвал Лагайре наследника.
Воззвал он к тису и дубу.
«Добро мое — жизнь и конь,
Но жизнь я отдал мабденам».
Коня отпустил он на волю,
Одной лишь клятвой связав:
Коль Древняя Ночь сгустится опять,
Носить ему вновь воина в битвах.
В залог своих слов положил
Дагайре седло под деревья.
«Тот в него сядет, кого
Признает Желтый Конь».
Пасется скакун на летних лугах,
Ожидая наследника.
И ныне именем Лагайре его мы кличем,
чтоб Древнюю Ночь сокрушить.
Илбрек опустился на колени перед алтарем, на котором лежало старое растрескавшееся седло, и устало выдохнул последние слова.
Если не считать далекого рокота голосов фой миоре и воя псов, тут царило молчание. Никто не шевельнулся. Илбрек со склоненной головой неподвижно застыл перед алтарем. Все ждали.
Неожиданно возник какой-то новый звук, и никто не мог сказать, откуда он донесся, сверху или снизу, но, вне всякого сомнения, то был топот копыт коня, который на полном скаку несся к ним. Все стали озираться по сторонам, но никто не видел коня, хотя тот все приближался, пока не оказался в каменном круге. Люди услышали его фырканье, гордое ржанье и топот подкованных металлом копыт по мерзлой земле.
Внезапно Илбрек вскинул голову и засмеялся.
По другую сторону алтаря стоял конь. Он был уродлив и нескладен, но в его осанке чувствовалось благородство, а в теплых бархатных глазах светился ум. Дыхание клубами вырывалось из его подрагивающих ноздрей. Он встряхнул гривой и выжидающе посмотрел на Илбрека, медленно поднявшегося с колен, огромными руками взявшего седло и бережно положившего его на спину коня. Он нежно гладил животное по холке и стал ему что-то нашептывать, часто упоминая имя Лагайре.
Повернувшись, Илбрек жестом подозвал Корума.
— А теперь, Корум, попробуй оседлать его. Если он примет тебя, то тем самым ты докажешь всем и каждому, что не предавал мабденов.
Помедлив, Корум подошел к коню. Сначала Желтый Конь всхрапнул и отпрянул. Прижав уши, он умными глазами уставился на Корума.
Корум взялся за луку седла, и Желтый Конь повернул голову, рассматривая его и принюхиваясь. Корум осторожно сел в седло, а желтый конь опустил к земле длинную голову и старательно стал рыть носом снег в поисках травы. Он признал его.