Долгое время Ша’ик молчала, затем, не оборачиваясь, сказала:
— Где твоя армия, Корболо Дом?
— Стоит лагерем под стенами города…
— Значит, вы не сумели взять Арэн.
— Да, Провидица, не сумели.
— Адъюнкт Тавор?
— Флот вошёл в бухту, Провидица.
Что же ты на это скажешь, сестра?
— Глупцы сдались, — сказал Корболо Дом, и по голосу было слышно, что он сам не может в это поверить. — По приказу Первого Кулака Пормкваля. Это новая слабость Империи — то, что прежде было силой: эти солдаты подчинились приказу. Империя потеряла своих великих полководцев…
— В самом деле? — Ша’ик наконец повернулась к нему.
— Колтейн был из них последним, Провидица, — с напором сказал Кулак-предатель. — Новая адъюнкт не испытана в бою — да она Худова аристократка! Кто ждёт её в Арэне? Кто даст толковый совет? Седьмая уничтожена. Армия Пормкваля тоже. У самой Тавор армия из новобранцев. Которым предстоит сразиться с опытными бойцами, что втрое превосходят их числом. Императрица обезумела, Провидица, если думает, что чистокровная выскочка сможет вновь завоевать Семь Городов.
Ша’ик отвернулась от него и посмотрела на Арэнский тракт.
— Отведи своё войско, Корболо Дом. Пусть они станут частью моих сил здесь.
— Провидица?
— У Апокалипсиса есть лишь один командир, Корболо Дом. Делай, что я говорю.
И молчание снова рассказывает историю.
— Конечно, Провидица, — наконец выдавил из себя Кулак-предатель.
— Леоман.
— Провидица?
— Пусть наши люди станут лагерем. Прикажи им похоронить мертвецов на равнине.
Корболо Дом откашлялся.
— А когда мы перегруппируемся — что ты предлагаешь делать дальше?
«Предлагаешь»?
— Мы встретимся с Тавор. Но время и место выберу я, а не она. — Ша’ик помолчала, затем добавила: — Мы возвращаемся в Рараку.
Она не обратила внимания на выкрики удивления и возмущения, проигнорировала все вопросы, даже когда они стали требовательными. Рараку — сердце моей новообретённой силы. Мне понадобятся её объятия… чтобы одолеть страх — ужас — перед родной сестрой. О Богиня, направь меня…
Возражения не находили ответа и постепенно смолкли. Поднялся ветер, застонал в воротах позади. Геборик повысил голос, чтобы перекрыть его:
— Кто это? Я ничего не вижу — ничего не чувствую. Кто этот человек?
Толстый, облачённый в шелка жрец наконец заговорил.
— Старик, о Безрукий. Солдат, не более. Один из десяти тысяч.
— Ты… слышишь… — Геборик медленно повернулся, его молочные глаза блестели. — Вы слышите смех бога? Кто-нибудь ещё слышит смех бога?
Жрец-джистал склонил голову набок.
— Увы, я слышу только ветер.
Ша’ик встревоженно посмотрела на Геборика. Он вдруг показался таким… крохотным.
В следующий миг она развернула коня.
— Пора уезжать. Приказы вы получили.
Геборик остался последним. Бывший жрец беспомощно сидел на лошади и смотрел на труп, который ни о чём ему не говорил. В ушах продолжал звенеть бесконечный хохот, который ветер нёс сквозь Арэнские врата за спиной.
Что именно я не должен увидеть? Ты ли теперь воистину ослепил меня, Фэнер? Или это нефритовый незнакомец, который беззвучно течёт во мне? Что это — жестокая шутка… или акт милосердия?
Смотри, что стало с твоим заблудшим сыном, Фэнер, и знай — знай без тени сомнения, — что я хочу вернуться домой.
Я хочу вернуться домой.
Командор Блистиг стоял у парапета и смотрел, как адъюнкт со своей свитой поднимается по широкой каменной лестнице, ведущей к воротам дворца. Она была, на его вкус, слишком юной, но даже с такого расстояния можно было почувствовать ту жёсткость, о которой все говорили. Рядом с ней шагала красивая молодая женщина — по слухам, помощница и любовница Тавор, — но имени её Блистиг не мог припомнить, наверное, никогда и не слышал. С другой стороны от адъюнкта шёл капитан её семейной стражи, человек по имени Бурав. Он был похож на бывалого солдата, и это немного успокоило Блистига. Рядом возник капитан Кенеб.
— Безуспешно, командор.
Блистиг нахмурился, затем вздохнул. Команда обожжённого корабля исчезла практически сразу после того, как поставила судно у причала и помогла выгрузить раненых солдат Седьмой армии Колтейна. Командир гарнизона хотел, чтобы эти моряки присутствовали на встрече с Тавор, подозревал, что адъюнкт захочет их допросить — и Худ свидетель, этим нахалам порка бы пошла на пользу…
— Выживших солдат Седьмой собрали для смотра, сэр, — доложил Кенеб.
— И виканцев?
— Так точно, и обоих колдунов тоже.
Блистиг поёжился, несмотря на жару. Вот уж жутковатая парочка. Холодные, молчаливые. И только на вид — дети.
Прищура так и не нашли — командор хорошо понимал, что вряд ли когда-нибудь снова его увидит. Героизм и преступление в одном выстреле — жить с таким мало кому будет легко. Оставалось лишь надеяться, что старого лучника не найдут потом плавающим лицом вниз в водах бухты.
Кенеб откашлялся.
— Эти солдаты, сэр…
— Я знаю, Кенеб, знаю. — Они разбиты. Ох, милостивая Королева, сломлены. Магическое исцеление врачует только плоть. А у меня и своих проблем с гарнизоном по горло. Никогда ещё не командовал такой… хрупкой армией.
— Нам лучше спуститься, сэр. Она уже почти у ворот.
Блистиг вздохнул.
— Да, идём, посмотрим на этого адъюнкта Тавор.
Маппо осторожно уложил Икария на мягкий песок. Он натянул над бесчувственным другом навес для тени, но ничего не мог поделать с тяжёлым запахом разложения, от которого загустел воздух. Не лучший запах для момента, когда ягг придёт в себя…
Позади осталась разрушенная деревня, тень закопченных ворот не дотягивалась до места, где Маппо разбил лагерь — рядом с дорогой и её жуткими хранителями. Путь Азатов выплюнул их в десяти лигах к северу, несколько дней назад. Всё это время Маппо нёс Икария на руках, искал место, где не было бы признаков смерти — надеялся, что вот-вот его найдёт. Но пришёл лишь к обители ещё большего ужаса.
Маппо выпрямился, заслышав стук колёс на дороге. Прищурился против солнца. Одинокий вол тащил открытую телегу по Арэнскому тракту. На козлах сидел сгорбленный человек, а за спиной у него ещё двое возились с чем-то невидимым за бортом телеги.
Ехали они медленно, потому что возница останавливался у каждого дерева и около минуты смотрел на тела, прибитые к стволу, прежде чем двинуться к следующему.
