Она никогда не прибегала к многочисленным боевым наркотикам, которые использовали ее коллеги, потому что не хотела притуплять или искажать вязкое возбуждение боя, да и не было у нее нужды в подобных стимуляторах, ведь ее собственное не измененное тело было идеальным оружием. Алхимики и химики-расщепители создавали бесчисленные составы для более развлекательного использования, но Лелит инстинктивно избегала более чем кратковременных контактов с ними, боясь потерять свое мастерство. Она также не собиралась погружаться в глубины винного удовольствия, или полуночного ликера, или любого другого опьянения, столь любимого другими друкари. Она говорила себе, что было бы глупо предаваться подобным занятиям, когда на ее жизнь только что было совершено покушение, но дело было не только в этом: у нее просто не было желания заниматься подобными вещами.
Наблюдать за публичными или даже частными пытками ей было скучно; подпитка, которую давали такие развлечения, была вполне реальной, но это было похоже на бесконечную трапезу из сушеного хлеба и простой воды, и она скорее предпочла бы обойтись без нее, чем сделать еще один глоток. Да и сама она уставала, поскольку предпочитала применять насилие к врагам, которые были вооружены и боролись за свою жизнь. Однако даже кровопролитие на арене казалось ей мелким и бессмысленным развлечением, когда она не знала, чью плоть на самом деле должны рассекать ее ножи. Она не могла получить удовольствия от боя ради него самого, когда ее разум был в таком смятении, и не могла радоваться расчетливому уничтожению врага, когда этого врага не было.
В конце концов, чтобы отвлечься, она обратилась к рынкам плоти в Высоком Комморраге: здесь можно было найти любой экземпляр живых существ, существовавших в пределах галактики, а также множество тех, которые существовали лишь в результате безумного творчества гомункулов Темного города. Лелит ожидала увидеть огромное разнообразие плотских соблазнов, и в этом она не была разочарована; однако чего она не ожидала, так это реакции на свое появление.
— Что это? — негромко спросила Зела, когда один из владельцев торгового дома, возбужденно бормоча, бросился перед ней на колени. Позади него Лелит увидела лица своих работников — во всяком случае, друкари, — которые смотрели на нее со смесью благоговения и тоски, а возможно, и страха. Она почти не бывала в этих местах, развлекаясь в основном своими собственными подвигами на аренах, но была совершенно уверена, что такая реакция на потенциального клиента, даже такого могущественного, как она, не является обычной. Она могла бы ожидать такого поведения от ведьм из своего культа, понимающих танцы смерти, которые она доводила до совершенства, но здесь? Среди обычного мусора Темного города?
— Ты — Королева Ножей, — ответила Зела тоном, в котором сквозило благоговение. Она заняла пост гекатрикс Кровавых невест Лелит после смерти Харавиксис, хотя и не благодаря вмешательству самой Лелит — Лелит не назначала своих гекатрикс, она просто избавлялась от тех, кто был недостоин этой чести. — Ты — вершина совершенства, то, к чему стремятся многие друкари.
Лелит фыркнула.
— Тогда они глупцы. Они никогда не смогут достичь того, чего достигла я.
— В этом-то и дело, миледи, — тихо сказала Зела. — Ваше совершенство недостижимо, и многие видели, как вы убиваете десятки бойцов. Многие боятся, что какой-то удар несчастья, неоплаченный долг или проступок против кабала или культа приведет их на пески Крусибаэля, и последнее, что они увидят, — это вас, идущую им навстречу. Нахождение в вашем присутствии само по себе опьяняет. А быть в нем без угрозы смерти вообще… потрясающе.
Лелит еще раз окинула взглядом помещение, заново осматриваясь. Не было ни одной пары глаз, не прикованных к ней. Другие фигуры выходили из-за занавесок, шепот доносился до их ушей, не обращая внимания на крики протеста тех, кого они покинули, чтобы увидеть ее воочию. Она чувствовала, что их взгляды практически ласкают ее. Она и раньше видела эти взгляды, ощущала эту пьянящую, заряженную атмосферу, но не для нее; даже когда она была в середине потока в «Крусибаэле», поклонение толпы было связано с насилием, которое она причиняла, и удовлетворением, которое они получали от этого. Толпы на арене приходили посмотреть на нее и ценили ее за то, что она им давала.
Нет, подобный накал страстей она видела только в присутствии Асдрубаэля Векта. И не у величайших архонтов, суккубов или гомункулов: как бы рабски они ни внимали его словам и как бы пышно ни декларировали свою преданность и верность, они всегда искали ту сторону, которая принесет им наибольшую пользу. Вект знал это и терпел до тех пор, пока никто из них не переступал черту, отделявшую выгоду для них от вреда для него. Нет, это не было отношением мастера-архонта, склоняющего голову в присутствии своего начальника, признавая его право править с помощью силы и интеллекта. Это было благоговейное почтение ничтожных, жалких людей, для которых Асдрубаэль Вект был законом, по которому они жили.
Это было поклонение, и направлено оно было на нее.
Когда Лелит шагнула вперед, и тела в залах неуловимо сместились, чтобы двигаться вместе с ней, уступать ей дорогу, чтобы она всегда была на виду, она поняла, где еще видела такое: у Иврейн. Жрица Иннеада вызывала такую же реакцию у своих последователей, но Лелит подумала, что главное отличие — отчаяние. Иннари могли верить в Иврейн и ее дело, но у них не было выбора: они отдали свои души Богу Мертвых, и теперь их судьба зависела от успеха Иврейн. Они хотели, чтобы она преуспела, потому что для них она обязана была преуспеть. Для Иннари не существовало никаких гарантий, ни бесконечного круга, ни мирового духа, ни гомункулов с их тайными искусствами воскрешения. Иврейн и ее религия — вот все, что стояло между массой иннари и лапами Той, Что Жаждет.
Лелит вызвала эту реакцию не потому, что окружавшие ее друкари считали, что у них нет другого выхода, а потому, что боялись ее холодной, абстрактной мести или потому, что сами их души были связаны с тем, выживет или умрет она сама. Она не была жрицей бога, предлагающего спасение от гибели их вида, и не была затаившимся, многоликим гением ужаса, который руководил Темным городом с незапамятных времен. Она была величайшим воином, когда-либо созданным ее видом, и она не обманывала смерть ни божественным вмешательством, ни теневыми сделками и инфернальными уловками; она просто убивала всех и вся, кто пытался убить ее. Так она стала иконой, возможно, даже идолом своего вида.
Теперь, купаясь в этой славе, Лелит наконец поняла, почему Асдрубаэль Вект всегда стремился приковать ее к себе. Дело было не только в том, что он жаждал ее мастерства и убойной силы, и не только в том, что он хотел упрочить свое положение, продемонстрировав, какими грозными союзниками он обладает. А потому, что Вект понимал: если ее желание когда-нибудь поведет ее в этом направлении, Лелит сможет вырвать из-под его власти всю конструкцию Комморрага.
Она улыбнулась и увидела, как по лицам наблюдавших за ней людей пробежала дрожь предвкушения. Она ткнула пальцем, и полуодетый мужчина-друкари оторвался от женщины-корсара — судя по тому, что осталось от ее одежды, — к которой он был прижат, и упал перед ней на колени, сложив руки на коленях, и уставился на нее широко раскрытыми, полными ожидания глазами. Лелит протянула руку и провела ногтями по его щеке, надавив достаточно сильно, чтобы край одного из них приоткрыл тончайшую красную линию. Он не отшатнулся от ее прикосновения.
Что ж, если поклонение дается так легко, Лелит не собиралась отказываться от него.
— Сойдет, — заявила она, продвигаясь вперед с полной уверенностью, что все, кто уже находился в ней, либо немедленно покинут ее, либо, по ее желанию, останутся. Возможно, время, проведенное здесь, поможет ей проветрить голову и лучше сосредоточиться на стоящих перед ней задачах.
— Госпожа, это безопасно? — неуверенно спросила Зела. — После покушения на вашу жизнь…
