Время от времени я ловил на себе внимательный, напряженный взгляд апсары. Казалось, она силится понять, что скрывается за моими словами и жестами, но опасается сделать ошибку или испытать боль. Прежняя улыбка больше не озаряла бледное лицо той, кого я привык почитать как воплощение лунной богини. Мои слова, вопросы часто встречали ответное молчание.
Мне начинало казаться, что мы просто мучаем друг друга. Однако воспитание дваждырожденных помогало нам оставаться в строгих рамках, хотя бы внешне не нарушать гармонию друг друга. Мы много медитировали и редко разговаривали.
К исходу второго месяца я почувствовал неодолимое желание побыть подольше в одиночестве, а заодно и пополнить запасы провизии.
— Я должен оставить тебя на некоторое вре мя для того, чтобы спуститься в деревню. Там я достану сыр и лепешки, а, возможно, и что-нибудь более достойное прекрасной гостьи из Хастина– пура, — сказал я Лате, — сам я привык доволь ствоваться малым, но долг главы семьи велит мне позаботиться о тебе.
Утро было солнечным и тихим. Трели птиц возносились торжественным гимном. Я говорил радостно и беззаботно, наслаждаясь одновременно и своим внутренним состоянием, и красотой весеннего мира. Молчание подруги заставило меня опустить взор с неба на ее лицо. Глаза, подобные лотосам, изучали меня с немым укором. Радостно приподнятое настроение, только что изливавшееся из меня на весь мир, испарилось, как влага на раскаленном песке.
Что ты молчишь? — спросил я.
Я потеряла смысл вопроса, пытаясь понять, что скрывается за учтивыми словами, — весьма холодно ответила Лата.
— Ничего, кроме искренней заботы о твоем благополучии, — все еще весело проговорил я, но теперь это чувство было показным. Горячий су хой песок поглощал капли радости. — Я не пони маю, что тебе не понравилось в моих словах.
Лата передернула прямыми плечами, словно сбрасывая мои руки:
— А я не понимаю, почему эти два месяца ты связан со мной только долгом и жалостью. Только что ты назвал меня гостьей из Хастинапура, кото рая к тому же нуждается в особой еде. Апсара не принадлежит никакому городу и нуждается в осо бых яствах не более, чем ты сам. Все, что ты ска зал, способно только унизить меня.
Так мы с Латой не разговаривали никогда. Откуда мне было знать, что мой легкомысленный тон, незначащие слова могут быть понятыми так превратно. Раньше мы обходились почти без слов и только теперь я остро ощутил нехватку привычного простым людям ритуала разговора. И все-таки что-то в словах Латы было истиной. Я не знал, как себя вести с ней, ибо не понимал степень обиды, оставшейся в ее сердце после моего ухода из Хастинапура. Сомнений в собственной правоте у меня не было. Но признала ли это Лата? Может быть, в глубине сердца она все еще осуждает меня за "предательство" Пандавов. Я так привык считать ее своей неотъемлемой частью, что одна лишь возможность потери таила угрозу моей сущности. Чувство в сотни раз более острое, чем ревность к сопернику, когтистой лапой ракшаса скребло мое сердце. Какой теперь была моя Лата? Той, что оставила меня в Хастинапуре ради не понятного мне теперь долга? Может, она уже забыла то время, когда признала меня Учителем и защитником?
Да, апсара держалась с безупречным смирением, уходя в глубокое сосредоточение от прямого разговора о том, что казалось мне самым главным. Можно ли заставить ее говорить против воли? Какой истины и какой гармонии можно достичь принуждением? Но что же тогда поможет остановить разрушительный внутренний диалог, который разрывал мое сердце на части?
Лата по-прежнему держала молчание как щит, поднятый перед своим настороженным взором.
— Так или иначе, мне надо в деревню. Приду вечером, — сказал я, вновь проклиная темноту, окутавшую наши сердца, — нам надо узнать, что произошло с нашими властелинами за минувшие месяцы.
Лата грустно опустила голову:
— Что ожидаешь ты услышать о Пандавах? Когда я покидала Хастинапур, Юдхиштхира выг лядел не лучше, чем Бхишма в дни битвы. Бхима– сена и Арджуна по-прежнему верны старшему брату, но в их глазах я не видела ни уверенности ни покоя. Вечно радостные близнецы теперь ста ли деловиты до ожесточения. Чего стоили все по беды, если они сковали дваждырожденных новы ми цепями долга и покаяния? Для этого прозре ния понадобился только один день, когда женщи ны омывали тела погибших на Курукшетре. Я не хотела будоражить твою память картинами кош мара и безумия. Но если ты хочешь, то представь из моих слов долгое шествие рыдающих матерей и жен к проклятому полю, потом поиски убитых. Изнеженные кшатрийские девы, подобно просто людинкам, бродили босиком по земле, вязкой от крови. Одни захлебывались в исступленных ры даниях, другие пытались разговаривать с мертвы ми. Шакалы выходили из леса прямо днем. Стер вятники выклевывали мертвые глаза, не обращая внимания на тех, кто пытался помешать этому страшному пиршеству. Я сама видела, как люди страны Синдху отыскали останки царя Джаядрат– хи, убитого Арджуной. Его тело было лишено го ловы, и жена, стоя на коленях, не знала, как убе диться в правильности своей находки. В роскош ном шатре прекрасная Уттаара не могла отойти от смертного ложа Абхиманью. Она припала к телу, освобожденному от доспехов и покрытого бальзамами, пытаясь, подобно апсарам древнос ти, вернуть его к жизни. Но всей брахмы остав шихся не хватило, чтобы вернуть жизнь хотя бы одному погибшему. Тогда я с ужасом подумала, что могла бы отыскать и твое обезглавленное тело среди горы трупов. И какое значение имело бы для меня имя победителя? Думаю, я бы взошла вмес те с тобой на погребальный костер, как делают иногда обезумевшие кшатрийские жены. Сам Юд хиштхира умолял тогда женщин остаться верными долгу перед детьми погибших. Кто, как не они, мог возродить силу и славу ушедших героев…
Я попытался остановить Лату, ибо видел, как страшные воспоминания рождают слезы в ее глазах.
Но она ответила:
— Я должна передать тебе то, что пережила. Ведь до этого я оставалась в Хастинапуре, не видя всего ужаса, что выпал на твою долю. Твое отвра щение ко всему случившемуся я понимала как проявление слабости. Ночь плача на Курукшетре подарила мне прозрение.
— Почему же ты не последовала за мной? Лата вскинула голову, стремясь встретиться со
мной взглядом. Прозрачная, ускользающая быстротечность окружающего мира отражалась на влажной поверхности ее огромных глаз, как радуга, стоящая в облаке брызг на перекатах.
— Прошлое принадлежало Пандавам, — ска зала она глубоким, чуть хриплым голосом, — они создали меня такой, какая я есть. Надо было от дать долг до конца… Собрать плоды кармы и ос вободиться. .. Как только это стало возможным, я начала искать твой путь… но, кажется, слишком поздно… Я медитирую, советуюсь с богами… Но ты все равно отдаляешься… А теперь ступай в свою деревню. Мне тоже надо побыть одной.