После каждой схватки Люций купался в обожании предавших легионеров, раскланиваясь и срывая аплодисменты клинком. И вот однажды его рисовка побудила к действию сереброгривого лорда-командора Кирия.
Когда настал последний раунд состязания, известного как Алый Клинок, сам Кирий выступил на арену против Люция. Лорд-командор намеревался указать надменному чемпиону его место и заодно укрепить собственное положение избранного сына Фулгрима. Облачённый в причудливые, украшенные бесстыдными пейзажами доспехи и вооружённый трёхметровым силовым копьём Кирий был воистину грозным соперником.
Лорд-командор был так же быстр, как и его соперник. Люций изо всех сил старался приблизиться, уворачиваясь и плавно перекатываясь. Непрерывный лязг и звон ударов разносились по арене. Клинок Люция был остёр, но не мог пробить украшенных доспехов Кирия, а сам мечник был одет лишь в тунику с закатанным рукавами. От удачного удара ногой Люций отлетел, кашляя кровью. Укол силовым копьём оторвал палец с его правой руки. А через миг от удара древком перед глазами Люция заплясали звёзды.
Но с каждой раной Люций лишь хихикал от удовольствия. Оскалившийся Кирий колол и бил, пока его противник хохотал, шатался и петлял по обагрённым пескам, словно безумная марионетка. Наконец, мечник извернулся в воздухе и обрушил обезглавливающий удар прямо в горло Кирия. В миг удара раздался внезапный треск разряда, и клинок сломался пополам.
Толпа выла и бесновалась, когда лорд-командор Кирий схватил хихикающего соперника за горло. Безрадостно скалящийся победитель вновь и вновь бил Люция о кровавые пески арены, пока не переломал все кости. Так Дети Императора лишились любимого дуэлянта, но получили зрелище, которое будут смаковать многие годы.
В последовавшие недели лорда-командора Кирия ждало ужасное превращение. Его грива выпадала клочьями, глаза меняли цвет, а покрывавшие доспехи совокупляющиеся существа корчились и текли, превращаясь в сонм хохочущих демонов. К растущему ужасу командора под кожей проступили тёмные линии, которые с каждым днём становились заметней, пока не превратились в лабиринт шрамов. Вопли Кирия вызывали у Детей Императора любопытство, но на помощь ему не пришёл никто. В судьбе лорда-командора они видели руку Слаанеша. Одни легионеры даже клялись, что под конец вопли Кирия изменились, сменившись безумным смехом.
На следующих гладиаторских боях Люций вновь вышел на арену в доспехах, украшенных измученным лицом Кирия. Покрытый шрамами мечник возродился, заняв место лорда-командора. Сидевший на краю арены на троне Фулгрим понимающе улыбнулся. Похоже, что его господин Слаанеш не хотел надолго терять такого забавного протеже.
Благословение Тёмного Князя
С того самого дня Люций одарён необыкновенным благословением своего покровителя, Слаанеша. Всякий, кто забирает жизнь избранного чемпиона и чувствует хоть малейшее удовлетворение, начинает постепенное и мучительное преображение, в конце которого Люций вырывается из отброшенной оболочки словно бабочка из кокона. От его убийцы остаётся лишь вопящее лицо, навеки заточённое в искажённых доспехах.
Благодаря сему чудесному дару Люций Вечный вот уже десять тысячелетий терзает галактику. Он — безжалостный садист, который принимает смерть с той же страстью, что и дарует её врагам, и может действительно умереть лишь от рук того — или той — в чьей душе есть место лишь милосердию. Лишь Слаанешу известно есть ли такое существо в жестокой вселенной, а боги не делятся своими тайнами.
Доспехи Визжащих Душ
Удовольствие мечника от заточения его несостоявшихся убийц в доспехах безгранично, ведь в конце именно он превзошёл их, а не наоборот. Когда Люций даёт бывшим врагам миг передышки, то вой душ вырывается наружу потоком психической скорби — музыкой для ушей дьявольских поклонников мечника и смертельным шоком для смертных, что встали на его пути.
Лаэранский клинок
Люций сражается мечом, где некогда обитала демоническая сущность, вселившаяся в Фулгрима во время Ереси Гора. Демон давно покинул это оружие, но в его изогнутом элегантном клинке осталось память о принесённой Империуму тьме. Этим мечом Люций сразил бесчисленных чемпионов и королей как в реальном мире, так и в варпе.
Комморитский стимблок
Сверхчеловеческие сила и быстрота Люция становятся ещё ужаснее после приёма экзотических боевых стимуляторов, добытых на гладиаторских аренах тёмных эльдаров. Закачивающий боевые наркотики в кровь мечника перед каждым поединком стимблок был вживлён в его тело отступником Фабием Байлом, другим последователем жутких искусств, посетившим скрытую Комморру.
Хлыст мучений
Скитаясь по фантастическим землям демонического мира Моерфо, Люций выследил и убил троих извергов Слаанеша. Пока их тела не успели исчезнуть, мечник вырвал длинные мягкие языки демонических зверей и ритуалом сплавил со своим запястьем. Из этих мерзких органов Люций сделал хлыст, который корчится как живой, оплетает врагов и сдирает плоть с их костей, пока мечник рассекает их на части.
Дэвид Эннендейл
Тифус Странник: Чемпион Отца Чумы
Благовещение взывало к Тифусу своей чистотой. Это был мир образцовой веры и предельного единомыслия, где каждая мысль, слово и деяние безукоризненно посвящались ложному богу. Богу, который даже не принимал реальности собственного гниения. Как мог Тифус отвергнуть подобное приглашение? Особенно услышав голос, которым оно было произнесено.
Неповторимый мир заслуживал неповторимой судьбы.
Пока «Терминус Эст» уничтожал орбитальную оборону Благовещения, Тифус спустился на поверхность в «Громовом ястребе» «Копиа Морби». Он снизошел с небес на почерневших зеленых крыльях. Его целью был шпиль улья Тропарион — центр власти планеты. На вершине, глядя сверху на жизнь двух миллиардов обитателей, располагался Собор Взора. Это была точка пересечения божественного и подчиненного. Точка, к которой обращали свои взгляды даже самые гнусные из жителей подулья. И именно из этой точки Экклезиархия распространяла Волю Императора.
— Сбросьте меня на верхушку, — распорядился Тифус.
— Одного, господин? — спросил пилот Уредо.
— Одного, как и подобает посланнику, — стоя у боковой двери и держа косу Жнец Жизней, он улыбнулся. Между зубов ползали насекомые. — Я недолго пробуду один.
