— О чем ты? — недоумевающе спросил Рацел.
Властелин Смерти покачал головой:
— Это ведь просто медальон. Я снял его с одного погибшего на Гидрусе-Ультериоре. Все эти проклятые души, которые преследуют меня, кажется, тянутся к нему. Он их раздражает.
— Так выбрось его. Может быть, тогда призраки хоть ненадолго оставят тебя в покое?
Мефистон покачал головой:
— Привидения ненастоящие, Рацел. Это не какие-то загробные гости. Они лишь тени в моем сознании и не могут быть к чему-то привязаны. Но медальон кажется важным. Не знаю почему. Это напоминает мне кое-что из моего прошлого.
Рацел взял медальон и изучил размытый пикт, плохо воспроизведенный и грубо вставленный в рамку. Солдат, которому принадлежала вещица, заклеил ее скотчем, пытаясь уберечь от грязи и дыма в окопах, но узнать людей на фотографии не получалось, поскольку владелец много раз проводил пальцами по их лицам. Там изображалась женщина с двумя маленькими детьми, неловко улыбающимися: семья гвардейца провожала его на войну.
— Тебе известно, кто они? — спросил Мефистон. — После всех смертей, к которым я причастен, почему этот образ заставил меня остановиться? Почему именно эти люди? Может быть, они похожи на членов моей семьи? Но я даже не помню, как они выглядели. А ты? Эти люди никого тебе не напоминают?
Рацел покачал головой, и слабая улыбка заиграла на его губах:
— Дело не в людях, а в фоне. Видишь? То, что за ними.
Позади семьи находилось небольшое святилище.
Пульс Мефистона участился. Он был так одержим попытками узнать людей, что никогда не замечал святыни на заднем плане, хотя изучал медальон бесчисленное количество раз. Его подсознание, однако, все это время различало то, что пропускало сознание. И теперь библиарий наконец понял, что привлекало его — крылатый череп, увенчанный ореолом шипов. Этот символ вызывал у него сильное чувство. Надежду.
— Но почему? Почему он кажется мне таким знакомым? Почему это так много значит для меня? Где это?
— Кто знает?.. — ответил Рацел. — Вряд ли мы когда-либо посещали это место. Тебе просто запомнился общий вид. Похоже на святилище, где я впервые встретил тебя. Я имею в виду таким, как сейчас. Когда ты впервые сказал мне, что тебя зовут Мефистон. Ты должен помнить. Храм в пустоши Бактрус, где мы давали клятву.
— Клятву?
Лицо Рацела оставалось бесстрастным, но он не мог скрыть боли в глазах.
— Думай. Загляни в прошлое. После того как ты умер и возродился в улье Гадес. Когда ты стал Властелином Смерти, ты поклялся никогда не забывать себя прежнего. Ты поклялся: что бы ни случилось, какую бы силу ты ни приобрел, часть тебя навсегда останется Калистарием. А я поклялся напомнить об этом, когда память подведет тебя.
Мефистон мысленно вернулся ко всем войнам, что вел в погоне за демоном, к тем жертвам, которые пришлось принести, и бесчисленным смертям, произошедшим по его вине. Казалось, все остальное не имело значения. Но теперь, в спокойной обстановке Химических Сфер, он понял, что его судьба гораздо сложнее. Какой смысл убивать монстров, если он сам превратился в одного из них? Властелин Смерти забыл свою клятву. Рацел знал своего друга лучше его самого.
Мефистон поднес руки к лицу. Красный керамит заблестел в неровном свете, отчего показалось, будто его руки мокры от крови. Старший библиарий откинулся на спинку кресла и покачал головой.
— Память подвела меня, — пробормотал он. — Я не могу быть тем, кем был прежде. Он ушел. Его поглотил варп. Помоги мне, Рацел. Будь моей памятью. Что бы сделал Калистарий, будь он сейчас здесь?
Радел улыбнулся:
— Так же, как и ты, он бы полностью сосредоточился на своей цели и непоколебимо преследовал врага. Но он хотя бы дал всем этим людям надежду. Установи их бомбу, Калистарий, и активируй. Почему бы и нет? Так мы получим возможность добраться до лорда некронов и узнать, как он заблокировал твое варп-зрение. Вдобавок это даст людям Морсуса шанс доказать, что они достойные противники некронов. У этих людей нет будущего, но ты, по крайней мере, мог бы дать им шанс добиться чего-то, прежде чем они умрут. Не останавливайся в своей охоте на демона, но внушай окружающим надежду, а не отчаяние. — Эпистолярий вернул медальон. — В конце концов, кто может закончить крестовый поход к Неумершим лучше, чем неумерший?
Мефистон кивнул и, позволив воспоминанию о Химических Сферах растаять, уставился на изображение в медальоне с твердым намерением отыскать в памяти человека, которым был когда-то, и вдохнуть в него жизнь.
— Не оставляй меня, Рацел, — прошептал он, когда Морсус снова появился в поле зрения.
Мефистон сжимал рукоять Витаруса, вглядываясь в глубины своего разума. Впервые в жизни он посмотрел в глаза своим обвинителям. Тени, преследовавшие его, молча взирали на него без прежней злобы. Он снова был на Морсусе, стоял перед когитатором в самом сердце собора огринов. Все живые души в нефе наблюдали за ним, а рядом находился Рацел. Дрожь исчезла, и Мефистон снова мог стоять прямо.
Он кивнул, понимая невысказанный вопрос в глазах привидений и давая им молчаливое обещание. Один за другим духи кивали в ответ, прежде чем медленно рассеяться ветром, возникшим из ниоткуда.
Впервые за много веков в разуме Мефистона наступила тишина. Благодаря преданности Рацела он сдержит свою клятву. Старший библиарий ощутил небывалое спокойствие и осознал, что должен сделать.
Переводя взгляд с одного лица на другое, он рассматривал столпившуюся перед ним разношерстную группу: обугленные чудовищные огрины высились над выжившими из Сабинской гвардии — такими костлявыми, что утопали в своих шинелях, — а его собственные боевые братья гордо стояли подле библиария.
— Раз Император требует крестового похода, он его получит, — вымолвил Мефистон и перевел взгляд с Луренс на Арголиса. — Больше никаких отступлений. Мы сожжем эти шахты дотла.
Луренс побледнела при этих словах, и страсть вспыхнула в ее глазах.
— За Императора! — провозгласил Рацел, ударяя рукоятью силового меча о нагрудник.
На мгновение воцарилось потрясенное молчание, а затем раздался хор голосов, человеческих и нечеловеческих.
— За Императора! — закричали остальные, поднимая оружие над головой. — За Императора!
Глава 7
— «Рога бездны», — задумчиво произнес кодиций Луций Антрос, стоящий на смотровой площадке «Удара на заре».
Несмотря на окружающие суету и шум, взгляд его был прикован к сцене снаружи, пока фрегат типа «Гладий» занимал позицию. За прошедшие десятилетия обучения кодицию довелось лицезреть много чего необычного и тревожащего, но то, что он видел сейчас, затмевало все прочее.
Космический десантник в золотых латах рядом с ним коротко кивнул, как всегда немногословный.
Перед ними как будто простиралась палитра сумасшедшего художника. Среди звезд были разбрызганы все мыслимые и немыслимые краски. Кричащие оттенки образовывали рябящее море, которое то сворачивалось в себя, то раскрывалось, мечась и бушуя. Издалека его можно было принять за природное явление — расплывчатую геомагнитную бурю, где силовые поля сталкивались и взрывались, но с такого близкого расстояния, всего в несколько сотен километров, ошибиться было невозможно: этот странный феномен отражал предсмертные судороги реальности. Щупальца материи размером с планету хватали и хлестали космос, создавая мимолетные узнаваемые образы: измученные звериные лица, голые внутренности, шпили больших дворцов, радужки глаз без век.
На мгновение Антрос потерялся в этом безумии: голова шла кругом от столь катастрофического коллапса пространства и времени. Великий Разлом представлял собой эпицентр Большого взрыва наоборот: упорядоченная Вселенная растекалась чистой субстанцией хаоса.
Кодиций снова посмотрел на то, за чем Драгомир привел его сюда, — «Рога бездны», орбитальный комплекс, лишившийся небесного тела, вокруг которого мог бы вращаться. Когда-то он находился в мягком гравитационном захвате Тохариона, родного мира магистра ордена. Но Тохарион сгинул в пасти Разлома вместе с крепостью-монастырем, которую Драгомир когда-то считал домом. Сыны Гелиоса стали орденом беженцев, безродных и бесприютных.
