И едва Ингвильда подумала об этом, как словно морская волна с силой толкнула ее в грудь. Уже знакомое пугающее ощущение провала в пустоту охватило ее, перед глазами вспыхнули, расцвели, понеслись шумным потоком вереницы неясных картин: она слышала тяжелую поступь великана и дрожь земли под ногами, в бурном море плясали на волнах десятки кораблей и толпы духов-двойников носились над темной водой, незнакомые голоса в чужой гриднице кричали славу кому-то, мечи бились о щиты в Долине Тинга, но кого они одобряли, кого проклинали?
Схватившись за голову, Ингвильда села, почти упала на землю, не сознавая, где она и кто она. Целый мир, зeмли и годы разом вошли в ее душу. Нестерпимая тяжесть придавила ее к земле. Если таков он, чудесный дар ясновидения, то какой же человек его выдержит?
«Хороший хозяин каждому работнику дает задание по силам! – вдруг вспомнился ей голос бабушки. – Так и боги. Они не возлагают на плечи людей непосильного бремени – только то, что по силам. А кто еще не знает своих сил, ищи – и найдешь».
Ингвильда открыла глаза. Она сидела на земле, на влажном от росы мху с мелкой травой, прислонясь плечом к черному округлому боку стоячего камня, трезво-холодному в этот ранний час. Чтобы понять, где будет солнце в переломный день года, нужно сначала узнать, откуда смотреть. Чтобы понять цель и смысл своей судьбы, нужно сначала узнать себя. Ингвильда сделала только первый шаг на этом пути, и от трудности его у нее подогнулись ноги.
Красивый корабль отошел от берега. Блестели под солнцем мокрые лопасти весел – гребцы вели «Тюленя» на широкий простор, туда, где его подхватит ветер. Ингвильда уже не видела Хродмара, но вместо прежних отчаянья и пустоты вдруг ощутила в сердце стойкое тепло. Пусть сейчас им приходится расстаться – душа ее будет с ним всегда.
Она вытерла лицо, поднялась и поспешно вышла к самому берегу. «Тюлень» проходил мимо нее, она смотрела сверху и видела каждого человека на скамьях. Она видела Хродмара; вот он поднял голову и заметил ее. Руки его лежали на весле, но он кивнул ей, улыбнулся издалека. Ингвильда подняла обе руки над головой и широко помахала ему. Она будет его ждать. И какие бы пугающие видения ни бросал ей ее нежданно обретенный дар, она будет верить в добрую судьбу. Если не верить, то и жить станет незачем.
Прищурившись, Хродмар всматривался в знакомые очертания берега. Уже отчетливо был виден Дозорный мыс, стороживший горловину Аскефьорда, а на мысу мелькало неясное движение: их тоже заметили. Раньше самыми лучшими в дружине Модольва глазами обладал Геллир. Теперь же Геллир по старой памяти еще сидел на привычной скамье со своим длинным носовым веслом, к которому за долгие годы привыкли его сильные руки, но веки его опущены над мертвыми, навсегда погасшими глазами. Лицо хирдмана было неподвижно и спокойно, но он не мог не думать о том, что сидит на весле, как видно, в последний раз.
Ездить может хромой,
безрукий – пасти,
сражаться – глухой;
даже слепец
до сожженья полезен —
что толку от трупа? [19] —
так говорил Повелитель Битв. Хродмар вспомнил рассказ об одном хирдмане, который, лишившись в бою ноги, продолжал сражаться, опираясь коленом о корабельную скамью. Человек с любым увечьем может найти себе применение – но и сам Один не нашел достойного дела для слепца. На что годится ослепший воин? Только складывать саги о прошлых походах и подвигах, чтобы долгими зимними вечерами заставлять слушателей дивиться чужой доблести, создавать в сердцах мальчишек нетерпеливую жажду воинской славы и тяжко терзать собственную душу. Кто больше всех имел, тот больше и потеряет, осенило вдруг Хродмара горькое открытие.
Берег быстро приближался, и на сердце Хродмара посветлело от близости дома. Самые трудные дороги легче для того, кто в конце их видит огонь родного очага, а над почетным хозяйским сиденьем – меч славного предка, зазубренный в легендарных битвах.
С Дозорного мыса уже поднимался в небо столб густого дыма – знак о прибытии корабля. Обойдя мыс, «Тюлень» вошел в Аскефьорд. Здесь они были дома, хотя по самому фьорду предстояло плыть еще долго – от горловины до вершины был целый день пешего пути. Для обороны это место было удобным: в прибрежных скалах имелось лишь пять низких песчаных площадок, годных для причаливания большого корабля. Возле каждой из них стояла большая усадьба знатного хёльда*, одного их тех, кто был среди первых жителей этого древнего места. Усадьба Бьёрндален, где родился Хродмар, тоже принадлежала к «стражам причалов». На зеленых лужайках между скалами стояли небольшие дворики бондов* и рыбаков, везде качали верхушками сосны и ели – довольно густо населенный Аскефьорд сохранил очень много леса, который оберегал его от суровых ветров.
Усадьба конунга – Ясеневый Двор – на вид не отличалась от жилья любого из хёльдов. Она располагалась поодаль от моря, ее крыши едва виднелись между деревьями, но зато корабельные сараи конунга стояли прямо над самой большой причальной площадкой. С корабля Хродмар видел, как вдоль фьорда бегут люди, все приветственно машут им руками. Вон из ворот усадьбы Фюрберг вихрем вылетел всадник и помчался по тропе в глубь берега – это Херкир хёльд послал гонца к своей сестре в усадьбу Гленне. «Тюлень» давно здесь ждут, скоро соберется народ со всего фьорда.
Под старыми соснами у Конунгова причала тоже суетилась толпа, и Хродмар отвернулся. Всю дорогу он собирался с духом, не зная, как предстанет перед людьми с таким лицом, но так и не собрался.
– Не будем здесь приставать! – сказал Модольв, пристально поглядывая на племянника. – Сначала стоит заглянуть домой. Я думаю, первой нам следует успокоить твою мать. А Торбранд конунг подождет.
Хродмар кивнул, бессознательно оправил косу, глядя на три огромные ели на берегу, за которыми вскоре покажется причал Бьёрндалена. После болезни он стал заплетать волосы в две косы, как носили знатные фьялли. Раньше он оставлял волосы распущенными, гордясь их красотой и блеском. Теперь же, когда это украшение у него осталось единственным, Хродмару стало казаться, что красота волос неуместна рядом с обезображенным лицом и только подчеркивает его уродство. С двумя косами и маленькой светлой бородкой, которую он в последнее время отпустил, чтобы спрятать хотя бы половину лица, он сразу стал казаться старше.
Радуясь, что по его новому лицу никто не сумеет определить его душевное состояние, Хродмар притворялся спокойным, но его сердце то билось быстро, то почти замирало, дыхание теснилось, и волосы на висках взмокли. То, что он уже однажды пережил на Фьялльской отмели, предстояло пережить еще раз. При виде знакомых с рождения берегов и построек Аскефьорда Хродмар сильнее ощущал, как изменился он сам. Он без труда узнавал каждый камень на берегу, но узнают ли его? Невольно Хродмар поднимал руку, касался кончиками пальцев бугристых рубцов на щеках. Невозможно было поверить, что все осталось прежним, а сам он непоправимо изменился. Нет, это не сон, и проснуться не удастся. Ему уже не быть прежним Хродмаром Щеголем, мимо которого редкая женщина могла пройти, не обернувшись. И прежним ему не бывать. Никогда.
