Степан Мазур - Клятва рода

Грудь тяжело вздымалась, липкий пот стекал со лба и путался в длинных иссиня-чёрных волосах уставшего человека. Мышцы рук сводило судорогой, меч давно не казался лёгким, но с тех пор как впервые извлёк из ножен в этом месте, обратно в ножны пихать не приходилось — угольки тлеющих глаз в чёрных мрачных разломах никак не давали покоя.

Часто ловил себя на мысли, что уже заставляет себя идти, через силу, словно ноги в зыбучем песке. Будь он простым человеком, давно бы уже рухнул от истощения — в бесконечных подземных просторах скитался уже седьмой день, без еды, воды и полноценного воздуха. Дышал ядом разломов. Он не испытывал потребности даже во сне, но сама атмосфера этого места настойчиво истощала внутренние силы. Как лужа иссыхает под палящими лучами полуденного светила, так иссыхал он. Хотелось просто прилечь на голую сырую землю, подложить под голову камень и забыться долгим беспробудным сном. Ад поощрял любые слабости, низменности: "Зачем идёшь дальше? Отдохни, дорога никуда не денется", "Тебе это надо? Пусть другие этим занимаются!", "Да за твой подвиг тебя ещё и проклянут".

Странник понимал, что поддаться этим навязчивым мыслям означает то же самое, что отдать врагу оружие и повернуться спиной. Стоило отступить хоть на шаг от намеченного, как ты уже бежишь от себя самого. И ведь на земле, среди людей под "подставь другую щёку" подразумевал совсем другое. Откуда только потом понабралось этих последователей в рясах? Возомнили себя толкователями. Стоило обронить слово, как становилось нерушимым законом и ведь не понимает человек, где действительно законы, а где и просто мысли вслух… Толкователи его мыслей, вереницы святых, последователей, мессий… Люди вообразили, что кто-то их пустит наверх, бездельников, не совершивших ничего доброго из того, что проповедуют.

— Мало жить, не совершая грехов, надо ещё и добро творить, — услышал он свой шёпот, тот прокатился по гулким пещерам чередой взрывов и грохотом камнепада.

На периферии зрения узрел руку, тянущую за полы одежды. Почему-то только сейчас понял, что трудно идти из-за тысяч подобных рук, оттягивающих назад, останавливающих. Так вот они и есть души, незримые, словно ветер и такие же невесомые. Недаром за три дня пути не узрел ни одного котла с булькающей смолой, высокой дыбы, кипящей сковороды, компостных ям.

Понапридумывали же. Пытки, совершающиеся на земле, не применимы в аду, ибо ад и рай там, где существуешь. Существуют, конечно, фанатики, коим обязательно в Вальхаллу, Вифлеем, Преисподнюю, Ирий, Нирвану, Нихель, Небеса и Подземелья, Иномирье… Каждый зовёт по-разному, но не придумано ещё лучшего испытания после смерти, как одиночество. Остаться один на один со своим пройденным путём, подумать, переосмыслить, решить, разрешить, покаяться, поклясться, придумать, перепланировать, вспомнить, забыть, вернуться, остановиться. И рай и ад у каждого свой. Мысли порождают миры. Вариантов столько же, сколько придумано.

Скитаются мириады душ по всем мирам от Первого Творенья до Последнего Мгновенья, воплощаются, исчезают, создают, разрушают и растворяются в потоках времени, скачут в прошлое и ныряют в будущее. Они окутывают каждую минуту существующего, их число не поддаётся счёту. Они и есть то, что каждый зовёт по-разному, но смысл один — Творец.

Коляда отмахнулся от душ — всего времени бесконечности не хватит, чтобы объяснить каждой из душ её предназначение, сама должна понять, для этого и существует. Обронил:

— Не ждите утешения ни в жизни, ни после. Всё равно в бесконечном итоге всё придётся постигать самим, без оглядки и мудрого руководства. Ибо мудрец в каждом из вас, прозрейте же, наконец!

Души шарахнулись от него. Идти сразу стало легче. И ведь привыкли, что один, обязательно избранный, знает больше других, ждут, что укажет, поможет и объяснит. Избранный конечно и объяснит и укажет, но только туда, куда ведёт один из множества вариантов. Из бесконечно возможных.

Шагая, закрутил головой: мелкие глазки чертей и бесов куда-то исчезли, либо притомились шпионить за живым в бесконечном царстве мёртвых, либо дошёл до того места, где обитают совсем другие монстры.

Красная земля под ногами быстро светлела, желтела, то и дело попадались россыпи песка, пока всё вокруг не превратилось в сплошную пустыню. Сандалии стали утопать по щиколотку, хорошо ещё песок не был раскалённым, как в пустынях под солнцем, здесь вместо солнца светит сама земля, разбрасывая ненадолго мрак.

— Дороги, дороги, всё в мыслях и слове, — шептал он сам себе, чтобы не забыть, как вообще слышится человеческая речь. — И почему, чтобы сделать плохое дело, достаточно и мгновения, а ежели достигнуть хорошего, то может не хватить и жизни?

Вопрос укатился вдаль. Порыв неизвестно откуда взявшегося ветра откинул пряди волос, песок вздыбился, закружился, обрисовывая могучую песочную фигуру без ног. Через минуту перед глазами на четыре метра возвышался могучий воздушно-песочный элементаль. Джин.

— Ашаим! — Странник вскинул меч. — Подкинь до Гиены Огненной, с братом повидаешься.

— Как ты можешь называть моим братом жалкого эфрита? — Голос джина прокатился рокотом, так похожий на рёв урагана.

— Джины, эфриты, ундины, големы… Воздух, огонь, вода, земля…Четыре стихии из общего начала… Как можете вы отрицать друг друга?

Джин взъярился, песок закружил пуще прежнего, пустыня вокруг в один миг обратилась в песчаную бурю, частицы песочной пыли застлали и без того не яркий свет. Джин пытался уничтожить дерзкое двуногое создание, одно из многих, коим во владения Творец отдал весь мир.

— Ашаим! Ты ведёшь себя как человек в гневе! — Коляда постарался, чтобы его слова были услышаны непокорным джином. — Ты унизишь себя до подобия двуного? Как сможешь сам себя уважать?

Воздушного элементаля пробрала дрожь, настолько этот "двуногий" был силён. Бурю пришлось прекратить.

— Почему ты сравниваешь меня с двуногими?

— Да так же все от одного корня произошли, а грызутся меж собой по любому поводу, малейшее расхождение — повод для войны.

Джин сложил могучие руки на груди, затих.

— Ашаим, а может, это вы их научили? Как-никак, элементали — древнейшие создания, первоосновные.

— Не ищи оправданий! Мы не причём!

Пророк усмехнулся:

— Уже и за всех говоришь? А как же братья? Сёстры?

Джин воздел руки к небу, прогрохотал:

— А вот у них и спроси, ближайший — эфрит. Может он чего. А я нет!

Джин охватил незримой прозрачной пеленой воздуха, вскинул над землёй и помчал, что есть мочи к Огненной Гиене.

Коляда не успел опомниться, как уже стоял в десятке метров от пылающего жаром разрыва. Насколько хватало глаз, в огромном котловане пылало целое море раскалённой магмы, переливаясь жёлтым, красным и зловещим оранжевым цветом.