Рассказывали, что если эл'Си не сумеет исполнить свою миссию, то обратится в монстра-шигай, но такая участь его не пугала. Если ему суждено умереть в одиночестве, то не важно, умрёт он человеком или же монстром. Или же, раз он собирается просить о превращении в эл'Си, уже смирившись с мыслью об обращении в шигай, неплохо было бы попросить какую-нибудь более глобальную миссию. Например, предотвратить окончательное вымирание человеческой расы, или что-нибудь в этом роде.
Наверное, неплохо будет изменить несколько столетий, последовавших за падением Кокона. Быть может, печальный исход изменится, если люди прекратят сражаться и сплотятся вместе тогда, когда ещё оставалась пригодная для возделывания земля. Он слышал, что в то время ещё оставались несколько работающих заводов, и следовало бы использовать их не для создания оружия, а для разработки средств пресечения распространения заражения или проведения исследований по очистке морских вод.
А ещё лучше было бы переместиться в эпоху до падения Кокона, чтобы подготовиться к этому — загодя эвакуировать население из Кокона и с прилегающих территорий Пульса. Нет, он переместится ещё в более раннюю эпоху, когда ещё не было кристальной колонны. Ведь если не будет её, не появится и белая пустыня. А если не будет кристаллической пыли, то люди не станут умирать от болезней.
Если уж на то пошло, то отправляться ему следует во время, когда День Рагнарока ещё не наступил. Если он сумеет изменить те события, сейчас мир будет совсем другим. Небеса будут синими, а равнины зелёными, и кругом будет множество людей и зверей. Все будут улыбаться друг другу и жить одной семьёй.
«Это было бы чудом», — подумалось ему. Его бабушку, прожившую на свете куда дольше других, называли удивительным, чудесным человеком, но истинное чудо кроется в ином. Это должно быть что-то такое глобальное, что покажется поистине невероятным.
По силам ли окажется фал'Си возложить на него такую чудесную миссию? Скорее всего, нет. Чудеса — это удел богини Этро.
— Богиня откроет врата пред теми, кто не сдаётся, — произнёс он и умолк, удивлённый, настолько хрипло звучал его голос. Он не знал, что происходило с его голосом, потому что не говорил ни с кем с тех самых пор, как выступил в путь.
— Я и правда… остался один.
До ухода из деревни их было двое, но в путь он отправился, оставшись один. Он не хотел жить в деревне в одиночестве. Если бы он остался там, где вырос и где всё ему знакомо, его бы снедали воспоминания об умерших товарищах и о драгоценной девочке, которую он утратил последней.
Рядом с ней он не печалился, даже вспоминая об ушедших товарищах. Они разговаривали, делясь печалями и горестями, вспоминая прошлое, и в такие минуты он чувствовал, будто товарищи его находятся рядом.
«Люди умирают по-настоящему, лишь когда исчезают из памяти других. А пока хоть один человек помнит о них, они будут жить».
Лишь сейчас понял он значение тех слов бабушки. Именно затем, чтобы не забыть ни о ком, он постоянно упоминал о них в разговорах. Он делал это столь часто, что это вошло у него в привычку. Он вспоминал самые, казалось бы, незначительные эпизоды и непременно озвучивал их.
Когда девочка умерла, и он остался один, боль от воспоминаний стала невыносима. Одно лишь воспоминание о её улыбке грозило в клочья разорвать его несчастное сердце. Не в силах больше выносить это, он бежал из деревни. Он шёл вперед, будто пытаясь уйти от чего-то. Нет, не шёл — бежал. Он бежал, пока не сбивалось дыхание, затем останавливался ненадолго и бежал дальше, пока солнце не скрылось за горизонтом. Тогда он рухнул на землю и тут же уснул, а когда проснулся, то поднялся на ноги и снова побежал вперёд.
Лишь спустя несколько дней непрерывного бега он смог перейти на шаг и мало-помалу успокоиться. И первое, что он вспомнил, придя в себя, были им же некогда сказанные слова: «Давай пойдём и посмотрим. Где-то наверняка живут множество людей».
Он совершенно позабыл об этом, потому что это воскрешало в памяти то, о чём он не хотел вспоминать. Поэтому он выбросил из головы всё, что было с этими словами связано. Их следовало бы вспомнить раньше.
Где-то ещё есть живые люди. Лучик света коснулся сердца его, очернённого печалью и гневом.
Да, он непременно отыщет их.
Ему казалось, что горы — всего лишь большие утесы и ущелья вроде тех, что были рядом с селением, однако вблизи они оказались совсем иными. Издали поверхность горы казалась ровной, но на самом деле была нагромождением камней столь огромных, что руками обхватить невозможно.
Неудивительно, что раньше никто не попытался перебраться через горы. Было тяжело идти, утопая в песке, но взбираться по грудам камней — куда труднее. Перебираться с одного на другой было не так сложно, но попадались обманчиво-устойчивые валуны, которые норовили опрокинуться от одного прикосновения или вовсе раскрошиться под ногами.
Но это давало ему надежду. Земли по ту сторону гор лежали у моря и потому были непригодны для обитания. Никто не приходил из-за хребтов, потому что попросту некому было это сделать, — так он думал. Но вполне возможно, что дело было в другом, и никто не пытался перебраться через горы, потому что это было невероятно сложно. Если бы хоть кто-то из его товарищей ещё был жив, он сам наверняка не стал бы подвергать себя подобной опасности. Конечно, за горами могло и не оказаться людей, как говорила его бабушка, но это была лишь одна из вероятностей, ведь ещё никто не перебирался через горы, чтобы подтвердить это. А значит, он должен сам убедиться, увидев всё своими глазами. Пока есть надежда, есть и смысл это сделать.
Он взбирался вверх по камням, спускался по крутым склонам, а снова лез наверх. Из-за непривычки к скалолазанью и из-за изменчивой погоды он продвигался донельзя медленно. Он карабкался и карабкался, а вершину всё никак не мог увидеть.
Если он замечал монстра, то прятался и дожидался, когда тот уйдёт, потому что на горном склоне любая битва окончилась бы не в его пользу. Кроме того, ночи стали гораздо холоднее. Он укрывался за камнями и сворачивался в клубочек, но зубы его всё равно выбивали дробь, а после целой ночи в такой позе наутро сильно болели все суставы. Он уже жалел о столь импульсивно принятом решении, но прикинув, сколько времени потратил, чтобы взобраться сюда, отмёл мысль о возвращении вниз.
Вскоре у него закончился запас еды, но ему не попадались монстры, которых можно было бы прикончить без опасений за собственную жизнь. Большинство тварей были крылаты, и охотиться на них было невозможно. Ему едва хватало сил, чтобы не срываться в пропасть при подъёме. К счастью, он отыскал по пути родник, ведь иначе вряд ли сумел бы перебраться через горы. Порошок из лап хелицераты давно закончился, и он просто припал губами к воде. Но то ли вода оказалась плохой, то ли стелившийся в горах туман был ядовит, но приближаясь к вершине, он начал ощущать резкую головную боль. Даже короткие дистанции давались ему с трудом, дыхание сбивалось, и ему приходилось часто останавливаться на отдых. Он знал, что вершина близка, но ноги не желали его слушаться. Возможно, сил больше не осталось потому, что он давно уже ничего не ел. Он чувствовал себя столь дурно, что даже воду больше пить не мог, но всё равно упрямо продолжал ползти вперёд, отчаянно надеясь встретить хотя бы одного живого человека. Или даже не встретить, а хотя бы узнать наверняка, что существуют ещё селения. С вершины горы он всяко их сможет разглядеть.
