Информация устремилась по цепям к центру. Даже при скорости света прошло несколько секунд прежде, чем песня достигла центра его разума; и даже в условиях сверхпроводимости, в которых существовал этот разум, ему потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы оправиться от изумления.
Осторожно, не без подозрений, откликнулся он на песню существ, находящихся на планете.
Почему вы так долго не отвечали?
Они отозвались, но их сбивчивые объяснения лишь усилили его недоверие.
Где вы? спросил он.
Нас здесь не было, отвечали они, но теперь мы вернулись. Объяснить, что с нами произошло, мы не можем.
И странник понял, что, говоря «мы» они подразумевают себя как индивидуумов и всю свою расу на протяжении миллионов лет существования. По их песне он понял, что они ещё юные.
Кто вы? спросил он. Где остальные? Где старшие?
Их больше нет, печально пропели киты. Они канули в глубину, волны вынесли их на сухие берега. Остались лишь мы.
Ваша песнь примитивна, с упрёком произнёс не лишённый придирчивости странник. Где сказания, которые вы сложили за всё это время, и где истории вашего рода?
Утрачены, ответила песня. Всё утеряно. Мы должны начать заново. Заново создать цивилизацию. Другого ответа у нас нет.
Странник заколебался. Он подумал, не следует ли ему всё же стерилизовать планету, невзирая на присутствие двух необученных поющих юных существ. Но если эволюция начнётся с нуля, планета останется безмолвной по меньшей мере столько же времени, сколько понадобится страннику, чтобы облететь Галактику. И ему придётся выносить боль этого безмолвия. Органическая эволюция занимает так много времени. Кроме того, жестокость не была присуща страннику. Он мог рассмотреть вариант уничтожения двух юных певцов, но эта мысль сильно огорчила его, и он от неё отказался.
Что ж, хорошо, отвечал он. Я буду ждать новых сказаний. Прощайте.
Странник умолк. Киты послали ему прощание.
Перестав вмешиваться в атмосферные процессы бело-голубой планеты и создавать бури, терзающие её поверхность, странник отозвал свою энергию. Затем он лёг на прежний курс и исчез в усеянной звёздами черноте Галактики.
Доносившаяся издалека песня китов слышалась всё слабее и, наконец, совсем затихла. Наступила абсолютная тишина. Джим вспомнил, как однажды чувствовал нечто подобное. Тогда он стоял на вершине холма и, казалось, мог слышать, как падают на землю солнечные лучи, растопляя капли смолы на стволах деревьев, наполняя воздух её пряным запахом.
Кирк взглянул в небо. Дождь прекратился. Море утихло, и металлический купол двигался так же плавно, как мыльный пузырь в безветренном воздухе. Между тучами появился просвет, и показалось ослепительно голубое небо. Выглянуло солнце, осветив всё вокруг. Не в силах вымолвить ни слова, Джим вскарабкался на самый верх купола. Он и его товарищи в изумлении глядели друг на друга и на окружающий мир.
Сарек и Картрайт потеряли из виду клингонский корабль, когда тот рухнул в море. Сарек опасался, что Спок погиб, и катра его утеряна. То, что Сарек никак не выказывал своей тревоги, ничуть не облегчало её.
Лиши когда вой зонда умолк, вулканец почувствовал, вопреки всякой логике, как в душе его ожила надежда.
Когда же пронзительный вой зонда больше не возобновился, и из-за туч показалось солнце, Сарек заторопился к разбитому окну и стал напряжённо всматриваться в успокоившееся море.
– Мистер президент! – воскликнул главнокомандующий Картрайт. – Есть мощность!
Ожившие электроны аппараты зашумели и застучали. Боковым зрением Сарек заметил зажёгшийся свет. Но он не позволил себе отвлечься. Далеко в море блестел в лучах солнца металл.
– Смотрите. – Голос вулканца был абсолютно спокоен.
Президент подошёл к окну.
– Боже мой! Есть у нас хоть один действующий шаттл?
Проследив за их взглядами, Картрайт увидел то, что заметил Сарек на поверхности залива.
– Если у нас есть хоть один шаттл, – сказал он, – я найду его.
Ветер разогнал тучи. Джим повернулся к солнцу, давая его лучам согреть окоченевшее тело, высушить промокшую одежду. Он с улыбкой взглянул на своих друзей.
– Вид у нас такой, будто мы торчим здесь уже неделю.
– Если уж мне придётся стать отверженным, я собираюсь отрастить бороду, – сказал Маккой. Он сидел, положив руки на колени и свесив кисти. – Поздравляю, Джим, – улыбнулся он. – Похоже, ты спас Землю.
Джим посмотрел на Джилиан, сжал её руку и стал вглядываться в морскую даль. Джилиан подтолкнула его и вытянула руку, указывая.
– Не я, Боунз, – сказал Джим. – Они.
Вдалеке один из китов выпрыгнул из воды целиком. Джим узнал, который именно, но данные людьми имена ничего больше для китов не значили. Описав в воздухе плавную дугу, кит нырнул с громким всплеском. Следом выпрыгнул из воды второй кит. Джилиан рассмеялась.
– Весёлый кит, – выговорила она по-русски и повторила по-английски. – Весёлый кит.
В небе засияла двойная радуга – внутренняя дуга и её тень.
– Чёрт подери. – И Джилиан и разрыдалась.
Леонард Маккой вошёл в ворота, прошёл через аккуратно подстриженный газон, поднялся по ступеням вулканского посольства и громко постучал в деревянные двери. Когда прошло несколько секунд, и двери не открылись, он постучал снова.
– Дайте войти! – Настроение у него было не для этикета. Вот уже несколько дней он безуспешно пытался связаться со Споком. – Спок, чёрт тебя подери, если ты не желаешь отвечать мне, я останусь тут под дверью, пока ты не станешь со мной разговаривать!
Двери открылись.
– Войдите.
Один, если не считать бестелесного голоса, Маккой вошёл в старинное элегантное здание. Либо вулканцы почти ничего тут не изменили, либо специально обставили его в стиле того времени, когда оно было выстроено. Пол покрывали восточные ковры; комнаты, мимо которых он проходил, были обставлены тяжёлой, обитой бархатом мебелью. Бестелесный голос направлял его по длинному коридору через одни, другие, третьи стеклянные двери. При его приближении они распахивались, выпуская сухой, горячий ветер. Маккой ожидал увидеть во внутреннем дворике что угодно – застеклённый павильон, подстриженные кусты или даже лабиринт. Но ничего подобного там не оказалось – лишь песок под ногами, гладкие белые гранитные глыбы да красноватый свет. Воздух был сухим и горячим. Микроклимат и иллюзия огромного красного солнца рассеивали утренний туман.
