— Проблем больше не было? — спросил Длинный Клык.
— Нет.
— Никогда?
— Никогда, — ответил Хавсер.
— Кас? – Эхом разнесся голос Мурзы. Казалось, будто он донесся издалека, заглушаемый расстоянием и снегом. — Кас? Кас?
— Тебе понравилось сказание? — спросил Хавсер. – Оно развлекло тебя? Отвлекло?
— Оно было довольно забавным, — сказал Длинный Клык. – Но явно не лучшим из твоего репертуара.
— Уверяю тебя, что лучшим, — ответил Хавсер.
Длинный Клык покачал головой. В его бороде блеснули капельки крови.
— Нет, у тебя будут лучшие сказания, — произнес он. — Куда лучшие. Но даже теперь, это не лучшее из того, что у тебя есть.
— Это самое поразительное событие, произошедшее со мной в старой жизни, — сказал Хавсер с некоторым вызовом. – В нем было наибольше… малефика.
— Ты знаешь, что это не так, — ответил Длинный Клык. – В глубине души ты знаешь это. Ты отрицаешь себя.
— О чем ты?
Снег стал густым. Он лежал на полу и хрустел под ногами. Хавсер видел, как дыхание паром вырывается изо рта. Светлело. Стеллажи казались теперь лишь черными плитами среди снежной бури, словно каменные монолиты или невероятно огромные стволы деревьев.
— Куда мы идем? — спросил Хавсер.
— В зиму, — ответил Длинный Клык.
— Значит, это тоже сон?
— Не больше, чем твой рассказ, скальд. Смотри.
Неоново-белый снег обжигал глаза, за краткий яркий миг зимнего дня отражая лучи стоящего в зените солнца.
Воздух был прозрачным, словно стекло. К западу за мощным снегопадом и могучим хвойным лесом возвышались горы. Они были белыми, столь же чистыми и острыми, как клыки. Хавсер понял, что темные свинцовые небеса позади них вовсе не были грозовыми облаками. То были другие горы, еще более высокие, столь необъятные, что при одном их виде человек чувствовал себя насекомым. Там, где утесы, подобно шипам, пронзали небо, сгущались ужасающие штормы зимнего сезона Фенриса, суровые, словно отцы-боги, и непредсказуемые, как лживые демоны. Через час, в лучшем случае через два, солнце скроется, а вместе с ним погаснет и свет, после чего штормовые тучи смертоносной волной захлестнут вершины гор. Их ярость будет самоубийственной, словно у воинов, бросающихся на нерушимую стену щитов, а снежные облака, наколотые на скальные пики, просыплют свое содержимое на долину.
— Асахейм, — от холода Хавсер едва мог говорить. Казалось, его кровь обратилась в лед.
— Да, — произнес Длинный Клык.
— Я прожил в Этте целый великий год, но так ни разу и не побывал снаружи. Я никогда не видел вершину мира.
— Но теперь видишь, — сказал Длинный Клык.
— Что мы здесь делаем?
— Молчим, — ответил Длинный Клык. – Это уже мой рассказ.
Рунический жрец стал спускаться вдоль снежного намета посреди бескрайнего снежного поля. Он шел широким шагом, опустив голову. Из-за паутинно-белой шкуры на плечах Длинный Клык казался невидимым. В руке он сжимал длинное стальное копье.
Пригнувшись, Хавсер старался идти след в след с Длинным Клыком. Снег был настолько слежавшимся, что следов практически не оставалось. Дыхание вырывалось из ртов длинными струями пара, походившими на реющие шелковые знамена.
Снег замедлил свое медленное нежное падение, и с гор пришла метель. На ветру закружились хлопья, сплетаясь в потрясающий узор. Хавсер ощутил на лице покалывание. Вдруг все вокруг потускнело. Небо заволокло тенями. На горизонте возник серый туман. Казалось, словно солнце отвратило от них свой лик. Как будто кто-то накинул пелену или задернул ширму. Солнечный свет не исчез полностью. Обжигающе ярко-желтые лучи отражались от заснеженных вершин горного хребта, но внизу, там, где был Хавсер, снег внезапно приобрел темно-холодный жемчужный цвет.
Длинный Клык поднял руку. Внизу, у леса, медленно брело стадо огромных зверей. Это были гигантские травоядные животные, помесь бизона и лося, покрытые черной шкурой. Их костяные рога походили на раскидистые кроны деревьев. Хавсер услышал их сердитое фырканье.
— Саенети[133], — прошептал Длинный Клык. – Не шуми. Их рога действуют как акустические отражатели. Они услышат нас задолго до того, как мы подберемся на бросок копья.
Хавсер понял, что также сжимает в руках копье.
— Мы охотимся?
— Мы всегда охотимся, — ответил Длинный Клык.
— Если они услышат нас, то убегут?
— Нет, нападут на нас, чтобы защитить детенышей. Их рога острее и длиннее наших копий, скальд. Не забудь упомянуть об этом в сказании.
— Я думал, это твое сказание?
Длинный Клык усмехнулся.
— Я лишь хочу, чтобы ты разобрался в деталях.
— Хорошо.
— Следи за опушкой, — добавил Длинный Клык.
Хавсер повернулся, чтобы посмотреть на край леса. Сквозь метущий снег он видел вечнозеленую скрытую тенями мглу. Высокие стволы деревьев походили на торцы стеллажей Библиотеха. Он знал, что даже в полдень солнечные лучи не могли проникнуть сквозь мшистую тьму еловых полян.
— Зачем? — спросил он.
— Затем, что возможно охотимся не только мы, — ответил Длинный Клык.
Хавсер сглотнул.
— Жрец?
— Да?
— В чем смысл этой истории? Зачем мне ее рассказывать?
— Смысл в ее смысле.
— Очень поучительно. Я имею в виду, что мне следует извлечь из нее?
— Пора поведать тебе одну из наших тайн, — ответил Длинный Клык. – Хорошую тайну. Кровавую.
Словно подчеркивая последнее слово, Хавсер почуял запах крови. Он чуял кровь Длинного Клыка. Чуть позже до него донесся и другой запах – запах навоза. Он почуял саенети.
Ветер изменился. Он принес с собой вонь стада. Клубящиеся облака неслись на крыльях ветра. Солнце засияло вновь, словно включенная лампа. Они были черными точками на бескрайнем неоновом поле.
Они были как на ладони.
Огромный самец, возглавляющий стадо, повернул бородатую морду и громогласно затрубил через ноздри размером с коллекторные трубы. Он тряхнул раскидистыми рогами. Стадо заволновалось, а затем огромные тела с ревом и криком сорвались в галоп, подняв за собой клубы снежной пыли.
Вожак отделился от убегающего стада и понесся вверх по склону.
— Вот дерьмо! — выкрикнул Хавсер. Размер животного не укладывался в голове. Четыре или все пять метров в высоту? Сколько тонн? И огромные рога, шириной с крылья десантного корабля.
— Уходи! — закричал Длинный Клык. Сам он не собирался убегать, уже приготовившись метнуть копье. Вожак приближался. Он был слишком крупным, высоким и тяжелым, чтобы развить сколь-нибудь приличную скорость, но ее заменяли решительность и свирепость.
