Местность возле Разлома запустела и обезлюдела почти сразу же после катастрофы. Бароны побросали замки, пахари – поля. Но какая-то жизнь ещё теплилась, и где-то после трёх-четырёх дней пути начинались уже более-менее обитаемые места.
Однако на сей раз когорта вступила в совершеннейшую, дичайшую пустыню, когда до Разлома оставалось ещё добрых десять дней марша. Из деревень бежал последний народ. Гай Секстий вёл когорту в неизвестность, потому что центуриона, командовавшего дозором на этом участке Разлома, в условленном месте не оказалось. Сторожевая вышка и караульня под ней стояли покинутыми.
Легат прождал целый день. Никого. Мрачные легионеры всё чаще и чаще посматривали на скрывавшийся в лесных буреломах Тракт – мол, а не повернуть ли нам назад, коль тут, судя по всему, никто не ждёт?
Но Гай привык выполнять приказы. Им поручено дойти до Разлома – и они дойдут.
Когорта двинулась дальше. В пустоту. Из припасов – только то, что легионеры несли на себе. Гай Секстий не был бы старым служакой, не отправь он немедля гонцов куда следует с подробным докладом; но не выполнить приказ для него было совершенно немыслимо.
…Манипулы не дошли до Разлома совсем немного.
В тот день когорта шагала угрюмо и сосредоточенно, растянувшись по узкой, давно не расчищавшейся дороге. Прискакал вершник, привёз весть, что припасы посланы вьючным караваном вслед за отрядом Секстия, но когда они ещё доберутся! А Разлом – вот он, почти под самым носом.
Бывалый легат не позволил себе никаких вольностей и отступлений от устава. Вперёд высланы конные дозоры со строгим наказом взбираться на подходящие деревья и осматриваться, прежде чем дуром лезть на рожон. Именно это и спасло когорту.
…Гонец примчался, до полусмерти загнав роняющую пену лошадь. Легат услыхал панический рассказ, что дозорные, мол, доскакали до холма, с вершины которого виден сам Разлом – и оттуда «лезет прорва тварей каких-то, белёсые все, а с виду ну ровно свиньи, идут плотно, точно рыба на нерест…».
Секстий не раздумывал. Манипулы выстроились в боевой порядок – возле покинутой лесной деревни, окружённой нешироким кругом полей. Велиты выдвинулись вперёд, готовые встретить неведомую напасть. Две центурии Гай оставил при себе в качестве резерва. Навстречу «чудовищам» – а легат не сомневался, что это просто какие-то хищные твари, на манер волков, – отправились легкоконные разведчики.
Ждать пришлось недолго. Очень скоро легат Гай Секстий увидел всё собственными глазами.
Белёсые, словно сотканные из тумана твари бесконечными рядами ползли через покинутые частоколы. Не похоже было, что преграды помешали бы им хоть в малейшей степени. Создания Разлома текли дальше, земля скрылась под их серо-призрачным покровом; сторожевая вышка надломилась с глухим треском, словно подточенная паводком. Вскоре передовые шеренги неведомого воинства достигли леса, и тут картина разительно переменилась.
«Свиньи» или «кабаны» вливались в лес сплошными потоками, однако сперва там не затрещало ни одно дерево. И лишь когда серым маревом подёрнулась примерно треть лиги, лес вздрогнул, застонал, заскрежетал и затрещал. Сотни и тысячи деревьев оживали, вырывая корни из земли; стволы сталкивались, падали, валились один на другой; слово живые, вздымались вновь, отчаянно размахивая мохнатыми лапами ветвей; точно гигантское стадо билось в агонии.
– Оживили они их, что ли? – вырвалось у молодого центуриона, стоявшего чуть позади Секстия.
Оживили? Немного радости сражаться против оживших брёвен. Когорта имела небольшой запас зажигательных припасов, но, чтобы сжечь всю эту массу леса, их, само собой, не хватит.
Однако валящаяся чаща пока не выказывала никаких враждебных намерений. Там всё вспучивалось, щепилось, чуть ли не кипело, словно котёл на добром огне.
– Нет, не оживили, – бросил Гай. – Варят что-то.
Легат не ошибся. Вырвавшееся из Разлома что-то делало с поваленным лесом, с самой землёй и – как будто – даже с воздухом над ней, потому что туман поднимался мало-помалу всё выше, скрывая от людских глаз картину происходящего.
Легионеры ожидали каких-нибудь страшилищ – что ещё могло нарисовать воображение старых вояк? Тем более зная, чем оборачивались «выплески» из Разлома той самой «живой мглы» – оживающими камнями и комьями земли.
Они дождались – и легат Гай Секстий даже обрадовался устремившимся на его когорту гротескным созданиям, наспех слепленным из изломанных стволов и вывороченных глыб мёрзлой земли.
– К мечу! – гаркнул легат по старой неистребимой привычке центуриона. Ему откликнулись командиры манипул, лязгнули смыкающиеся щиты. Сейчас начнётся привычная, всегдашняя работа бывалых солдат, но…
Гай Секстий никогда не дослужился бы до легата и командира немаленькой когорты, если бы не умел видеть чуть дальше своих товарищей.
Не он, не его собратья-легионеры стали главной целью вырвавшейся из Разлома силы. Легат видел, что творилось сейчас с землёй – она кипела, бурлила, менялась, в неё ввинчивались тысячи призрачных буров, льющаяся из Разлома белёсая масса впитывалась, словно губкой, частично оживали комли, пни, обломанные стволы – то, что бежало на замерший строй когорты; а вот всё остальное – уходило, пряталось, уползало под землю. От леса перед легатом уже ничего не осталось; в тумане смутно угадывались какие-то медленно поднимающиеся вздутия, во мгле что-то вспухало, но что, зачем и почему?..
Тем временем посланная вперёд Разломом накипь, носимый прибоем мусор, докатилась наконец до выстроившихся манипул.
Когорта встретила их стрелами, прочертили небо дымные дуги пылающих оголовков; иные завязли, трепеща огоньками, в коре и мокрой глине, но зажечь удалось лишь пять или шесть созданий, остальные просто не обратили на стрелы никакого внимания. Да и горящие големы отнюдь не поворачивали назад и не падали – в тупом упорстве, подобно вечно бросающему себя на скалы морю, топали и топали вперёд, вытянув руки-ветки, несмотря на распускающиеся за ними рыже-чёрные шлейфы огня и дыма.
Короткие мечи-гладиусы легионеров не слишком хороши на лесоповале, а топоры имелись только среди шанцевого инструмента. Поэтому строй манипул дрогнул, растягиваясь в линии, расходясь ещё шире и перегораживая всё поле.
Гай Секстий не знал высоких слов. Он смотрел на небо, но ему открывался просто голубой купол. Видал моря и океаны, но запомнилась только морская болезнь да свист пиратских клинков. Хаживал по лесам, но для него они всегда оставались в основном местом, куда следует погнать дежурную смену за дровами. Легат не чувствовал «всего Мельина за спиной». Не произносил напыщенных фраз. Он просто делал что должно.
