В Эндовере, а позже - в Йеле я много занимался футболом. Моя точность и реакция всегда были выше среднего уровня, а в последний год учебы в колледже я добился таких успехов, что получил предложение от одного из ведущих клубов высшей лиги. Но ни разу еще я не попадал в ситуацию, где точность и реакция были необходимы в большей степени, чем в этот момент.
Я размахнулся для броска, стараясь сохранить полное хладнокровие, хотя оскаленная пасть зверя приближалась ко мне с ужасающей скоростью. Я вложил в этот бросок всю свою силу и умение. Камень со свистом разрезал воздух и угодил в кончик носа гиенодона. С жалобным воем он повалился набок. В то же мгновение толпа зрителей разразилась криками и воплями. Сначала я подумал, что весь этот шум вызван посрамлением их признанного борца, но быстро понял, что ошибаюсь. Оглядевшись, я увидел, что чернокожие люди-обезьяны разбегаются во все стороны. Причина бегства выяснилась сразу - по узкому проходу, ведущему к амфитеатру, двигался большой отряд волосатых гориллоподобных существ, вооруженных копьями и топорами и защищенных длинными овальными щитами.
Подобно демонам, накинулись они на хвостатых, и даже гиенодон, снова поднявшийся на лапы, бросился наутек под этим натиском. Волна нападавших пронеслась мимо нас, преследуя разбегающихся людей-обезьян. На нас же никто не обращал внимания. Лишь когда арена оказалась полностью очищенной от публики, один из волосатых, видимо вожак, дал знак прихватить нас с собой.
Выйдя на равнину, мы увидели вереницу мужчин и женщин - таких же людей, как и мы. Облегчение и надежда наполнили мое сердце, и я чуть было не закричал от радости. Полуголые и странно выглядевшие, они были все же обыкновенными людьми, в их облике не было ничего ужасного и гротескного в отличие от Других существ, населяющих этот мир. Но подойдя ближе, мы с горечью обнаружили, что они были скованы между собой в цепочку, а люди-гориллы являются надсмотрщиками и охранниками. Без всяких церемоний нас с Перри приковали к концу каравана невольников, и прерванный марш возобновился.
Вплоть до этого момента быстрая смена обстановки не давала нам передышки, и монотонный переход по выжженной солнцем пустыне заставил нас мучительно страдать от усталости и невозможности заснуть. Спотыкаясь и на ходу засыпая, мы брели под лучами ненавистного полуденного светила. Если мы падали, нас поднимали уколами острых копий. Но во всем караване так передвигались только мы. Остальные невольники держались прямо и с достоинством, время от времени обмениваясь короткими фразами. Судя по внешнему виду, они принадлежали к высокоразвитой расе, о чем свидетельствовали их благородные черты лица и безупречное телосложение. Мужчины были высоки, мускулисты и бородаты. Женщины - пониже ростом, изящны, с пышными черными волосами, заплетенными в косы. И те и другие были на редкость красивы - среди пленников я не увидел ни одного, кого можно было бы считать малопривлекательным, если судить по принятым в США меркам. На них не было никаких украшений, хотя позже выяснилось, что у них просто-напросто отобрали все ценные вещи. В качестве одежды женщины использовали шкуру какого-то пятнистого зверя, напоминающую леопардовую, но более светлого оттенка. Ее они носили либо как юбку, перехватив ремешком на талии, либо как тунику, перекинутую через плечо. На ногах были кожаные сандалии. На мужчинах были набедренные повязки из шкур какого-то длинношерстного зверя. Концы их свисали спереди и сзади почти до самой земли, у некоторых они были оторочены клыками животных.
Охранники, как я уже говорил, походили на горилл, хотя и уступали им в размерах. Это были очень сильные существа. Строение их тел и конечности напоминали человеческие, но густая шерсть и звериное выражение на лицах ассоциировались у меня с чучелом гориллы, как-то виденным мной в музее.
Единственным существенным отличием от обычной гориллы была форма черепа, не уступавшая человеческой. Одеты они были в подобие туник из легкой ткани и носили набедренные повязки из той же ткани, а на ногах - тяжелые сандалии из очень толстой кожи, вероятно, одного из местных гигантов типа мамонта или носорога.
Шею и запястья украшали браслеты со сложным чеканным узором, преимущественно серебряные. На туниках были вышиты изображения змеиных голов. Они переговаривались между собой, шагая по бокам колонны, но их язык, насколько мне удалось разобрать, отличался от языка пленников. Когда же они обращались к ним, то в ход пускалось третье наречие, как я потом узнал, подобие ломаного английского китайских кули.
Сколько мы прошли, не знал ни я, ни Перри. Последние часы перед привалом мы спали на ходу и ничего не соображали. Когда же объявили отдых, мы упали, как подкошенные, и тут же уснули. Я сказал "часы", но как можно говорить о времени в мире, где его не существует? Когда мы отправились в путь, солнце стояло в зените, когда мы остановились, наша тень по-прежнему покрывала лишь узкий пятачок под ногами. Кто может сказать, секунда прошла или вечность? Этот переход мог продолжаться девять лет и одиннадцать месяцев из десяти лет, проведенных мной здесь, а мог длиться и долю секунды. Кто знает? С тех пор, как я выяснил, что прошло целых десять лет, я потерял всякое уважение ко времени и даже начал сомневаться, существует ли оно вообще, или это порождение слабого и ограниченного человеческого мозга.
Когда охранники разбудили нас, мы чувствовали себя значительно лучше. Нас накормили. Пусть это были всего несколько обрезков вяленого мяса, они все же влили новую энергию в наши измученные тела. Теперь мы тоже двигались уверенной походкой с высоко поднятой головой. По крайней мере я, потому что был молод. Что касается Перри, то он не любил ходить пешком. Дома я не раз видел, как он берет такси, чтобы перебраться через площадь. Теперь старик за это расплачивался, и мне не раз приходилось поддерживать его и даже тащить на себе в продолжение всех этих изнурительных переходов.
Ландшафт начал меняться. Равнина уступила место горам с могучими гранитными пиками. Тропическая растительность приобрела вид более умеренных поясов, но и здесь жара и хорошая освещенность способствовали ее росту. Со скал срывались кристально чистые ручьи, питаемые вечными снегами на вершинах. Над их снеговыми шапками нависали густые темные облака. По мнению Перри, эти облачные массы имели двойное назначение: восполняли потерянную от таяния снегов влагу и защищали снега от прямых лучей солнца.
К этому времени мы оба уже начали понемногу понимать жаргон, на котором конвоиры общались с рабами, и одновременно продвигались в изучении мелодичного и приятного на слух языка наших невольных попутчиков. Случилось так, что я оказался прикованным рядом с молодой девушкой. Нас разделяло лишь три фута цепи, но для меня эта навязанная нам близость вовсе не была в тягость. Она, как учительница, не только охотно обучала меня языку своего племени, но и много рассказывала о жизни и обычаях этого мира, насколько сама была с ними знакома.
