Не покидая седла, я наблюдал, как ее отвели к повозке, герцог подал руку и помог подняться на высокую ступеньку.
Рядом со мной Альбрехт сказал тихо:
— Даже не поблагодарила… Где ее учтивость?
— У нас особые отношения, — ответил я туманно. — Поблагодарить… это совсем не то.
— Даже так? — спросил он удивленно. — Умеете же вы с женщинами все усложнять!
Норберт сказал суховато:
— Зато его высочество умеет упрощать все, связанное с войной. И потому добивается успеха, что гораздо важнее, чем успех… у всего лишь женщин.
Возница, убедившись, что дверца закрыта на щеколду, это чтобы пассажиры не выпали, быстро развернул коней, гикнул по-разбойничьи, и повозка понеслась, подпрыгивая на кочках.
Норберт сказал с сочувствием:
— Сколько бы перин туда ни положили, но в седле ей было удобнее.
— Теперь это не наша забота, — ответил я. — Принц Сандорин… с вами все в порядке?
Принц вздрогнул, взглянул на меня виновато.
— Простите, ваше высочество. Что-то щемит… Мне так жаль ее!
Я изумился:
— Жаль? Дочь императора?
Он кивнул.
— Как раз потому. Ваше высочество, вы из простых рыцарей, об этом ваши солдаты говорят с гордостью, потому вы не понимаете, какой тяжкий груз несут дети королей… а уж про императорских боюсь и подумать!
— Ого, — сказал я, — а мне казалось, вы все катаетесь как сыры в масле.
Он покачал головой.
— Нам с пеленок внушают, что мы во всем должны быть безукоризненными. И когда дети плотников просто играют, детей королей с утра до ночи учат управлять государством, общаться с людьми, разговаривать с народом, брать налоги, что говорить послам… И все время нам напоминают, что от малейшей нашей ошибки может случиться катастрофа.
— Несладкое детство, — посочувствовал я. — Но принцесса… гм… думаете, она тоже такая?
— Она очень даже такая, — воскликнул он с жаром.
Сегодня шли по достаточно протоптанным дорогам, разведанным мною и проверенным конниками Норберта, ночь на диво ясная, луна огромная, звезды усыпали весь небосклон, потому мы двигались без помех с обычной скоростью.
Иногда доносился далекий волчий вой, Норберт сухо заметил, что это из деревень, там для них хватает мертвечины из числа тех, кто не успел убежать в лес.
Не раз возникал соблазн взлететь драконом и хотя бы нагнать страху на вражеское войско, при удаче можно и поджечь штаны убегающим огнем, однако помню про существование Небесных игл, Костяных решеток и прочей дряни, что как раз и предназначена для стрельбы по плывущим в небе целям.
Возможно, так был поврежден и тот корабль, обломки которого я увидел высоко на скалах, а уж тупых драконов сбивать и того проще, помню по себе эту дикую боль, страх и чувство полнейшей беспомощности, когда падаешь, парализованный, на стремительно вырастающую внизу землю…
На пятый день ускоренного марша я объявил отдых на два дня, вечером снова вытащил и расстелил на коленке карту, всматриваясь в каждую черточку. Все-таки войны, даже самые широкомасштабные, ведутся, можно сказать… даже и не могу вот так с ходу подобрать сравнение, я родился в эпоху сплошных линий фронта, а здесь еще очень далеко до такого понятия.
Чужая армия может вторгнуться в королевство и пройти его насквозь, а в столице, как и в других городах, даже не будут знать, что было вторжение и что какая-то армия прошла через суверенные земли, как раскаленная спица через ком масла, и теперь где-то уже у соседей.
Потому разгрому и разграблению подвергаются только попадающиеся по пути города и села, а рядом остаются земли, не только нетронутые войной, но даже не подозревающие о ней.
Впрочем, на этом и построен мой расчет, не пришлось даже прорывать фронт, а просто Мунтвиг идет на юг, а я иду… на север. И прошли, как два кабана в огромном лесу, не видя друг друга.
Скоро вот так подойдем и к границам Бриттии, а дальше Ирам, западнее которого королевства Пекланд и Эбберт, с которым у меня старые счеты…
На западе небо красиво багровеет, облака застыли и стали пурпурными, солнце еще только приближается к земле, вот-вот коснется и подожжет…
Пламя костра становилось все заметнее, из бледного превратилось в багровое, насыщенное, а тем временем на небе таяли последние краски, выступили звезды, из-за дальнего леса начала подниматься серебристая луна.
Клемент ушел к Ричэль, никак не приучит ее перестать бояться остальных людей, постепенно начали расходиться и остальные.
Наконец-то появился Макс, этот вообще не ляжет, пока не устроит всех своих солдат, я с сочувствием посмотрел на его и без того удлиненное лицо, что за время марша похудело и вытянулось еще больше.
— Макс, — сказал я с угрозой, — мне загнанных коней не нужно. Если будешь и дальше себя так каторжанить, я тебя переведу в рядовые, а твою пехоту сделаю генералами, чтобы это они о тебе заботились и соломку подкладывали!
Он виновато улыбнулся.
— Лучше отдохнут — лучше будут сражаться.
— Если сейчас не ляжешь спать, — пригрозил я, — и не выспишься как следует, я велю тебя приковать к постели!
Когда он ушел, я некоторое время смотрел ему в спину, Макс вдруг застыл с поднятой для шага ногой, а перед ним неподвижно повис в воздухе взметнувшийся под порывом ветра лист.
Я зыркнул в сторону, ага, дело не в Максе, весь мир застыл, даже стая птиц в воздухе, словно впаянные в прозрачное стекло, а из пылающего костра вышел элегантный господин весьма интеллигентного вида, камзол возмутительно скромного покроя, хотя пошит явно мастером, брюки из тонкой материи, а сапоги из тонко выделанной кожи с темными шнурками.
— Сэр Ричард, — сказал он участливо, — что вас беспокоит?
Я в удивлении воззрился на него так, словно впервые увидел.
— Что, я к вам воззвал?
— Не напрямую, — ответил он, — но все-таки ко мне. Вы же помните, я ни к кому не могу прийти без приглашения. И никого не могу соблазнить, хотя это неверное слово, если призывающий не желает быть соблазненным.
Он повел рукой, между нами возник изящный стул с изящно выгнутой спинкой и резными ножками. Я наблюдал настороженно, как Сатана с элегантностью сел, поправил фалды сюртука, что удлинились, как полы фрака.
— Это подсознательное, — объяснил я. — Претензии не ко мне, а к Фрейду. Это он выпустил грязную обезьяну, та творит что хочет, а общество ее оправдывает и поощряет, чтоб они подохли!..
— Так плохо? — спросил он участливо. — У вас злое лицо. Из-за чего?
— А вы как думаете? — спросил я в раздражении. — Я рожден и создан для работы, как сейчас понимаю, хотя одно время был уверен, что рожден для развлечений… сейчас даже вспомнить стыдно то время. Но вместо работы веду огромную армию здоровых сильных мужчин, которые могли бы горы свернуть… ну, горы не надо, а вот флот построить, железную дорогу, воздухоплавание развить, науку из зародыша вывести…
