Он ответил гневно:
— Торговаться? Мы не торговцы, ваше высочество! Вам противостоят рыцари, исполненные праведной веры!.. Да, вы сейчас сильнее… Но там, где больше всего опасностей, больше всего надежды!
— Какой надежды? — спросил я. — Вы окружены. Как говорится, превосходящими силами.
— Чем больше опасностей, — отрезал он, — тем больше славы!
Я поклонился и начал поворачивать Зайчика.
— До свидания, князь.
Он даже не ответил, я унесся обратно, а если что и сказал, я уж не слышал.
Сулливан, Мидль, Макс и другие ждут с нетерпением, но никто ничего не спрашивает, блюдут достоинство.
Я сказал мрачно:
— Сдаваться отказываются. Что ж, самое время…
— Атакуем? — спросил Клемент.
Я покачал головой.
— Нет. Не хочу терять людей. Пусть это будет не эффектная атака, когда рыцари, презирая смерть, бросаются в смертельный бой и красиво гибнут, пусть это будет простое истребление противника… но я это переживу. Макс, готовь свою армию и начинай медленное наступление, как я тебе объяснял в Савуази.
Он сказал с готовностью:
— Ваше высочество!.. Мне всегда хотелось это наконец-то опробовать!
В лагере раздался звонкий рев труб. Отдохнувшие за ночь люди зашевелились, поднимаясь, начали собираться в боевые порядки.
В лагере противника особого движения не наблюдалось, там и так всю ночь простояли с оружием в руках, ожидая внезапного нападения, побеждающая сторона всегда спешит добить отступающего и павшего духом.
Трубы пропели снова, огромное пешее войско двинулось мерным шагом в сторону вражеского лагеря. Думаю, для тех это небывалое зрелище, когда несколько тысяч пехотинцев идут в ногу, в одинаковой одежде и с одинаковыми копьями, что смотрят остриями в небо, и кажется, что двигается чудовищное животное с поднятой дыбом шерстью.
Двадцать рядов копейщиков, за ними идут лучники, им за ночь пополнили запасы стрел. Конница держится в сторонке, готовая прийти на помощь, заткнуть брешь или выручить еще чем, но в любом случае решающая роль сейчас принадлежит Максу.
Принц Сандорин сказал тревожно:
— Ваше высочество, еще не было такого, чтобы пешие войска шли в атаку, когда есть рыцарская конница!
— Теперь будет, — сказал я. — В войне всегда побеждает тот, кто первым применит удачные новинки.
— Считаете ее удачной?
Я покачал головой.
— Нет, конечно. Успешной — другое дело.
Он с сомнением покачал головой, а я косился на него и на лица военачальников и не понимал, как можно не видеть такую простую и ясную вещь, что этот плотный строй копейщиков ну никак не пробить коннице, если та не успеет ударить раньше, чем те займут позицию.
Правда, у копейщиков заняты обе руки, длинные и толстые копья надо еще удержать, потому они уязвимы для стрел, однако наши стрелки из дальнобойных луков не позволят чужим приблизиться на дистанцию выстрела.
Альбрехт, все понимающий и быстро схватывающий, тоже явно подумал о таком, сказал с облегчением:
— Как хорошо, что их лучники не таскают на себе доспехи!
— Наши тоже, — пробормотал я, — но до наших нужно еще добраться…
— Чего мы не позволим, — проговорил он медленно. — Это непривычно, однако… ваше высочество, что-то в этом есть. Однако же это против всех законов войны!
— Законы пишут люди, — напомнил я.
Он зыркнул на меня с испугом и уважением.
— Хотите поменять? Никак не привыкну к вашим…
— Ни в коем случае! — ответил я, взглянул в его непонимающее лицо и пояснил: — Совсем наоборот!.. Чем дольше законы воинской тактики будут оставаться неизменными, тем дольше буду я одерживать победы.
В лагере противника пропела труба, навстречу копейщикам Макса выехала рыцарская конница и начала выстраиваться в клин для проламывающего оборону удара.
— Красиво, — сказал Сулливан.
— Война — это прославляемое злодейство, — сказал я, но, посмотрев на вытянувшиеся лица рыцарей и недоумение в их глазах, добавил с воодушевлением: — А также дело чести, дело славы, дело доблести и геройства!
Сулливан сказал мрачно:
— Для них сейчас даже больше чести, чем для нас.
— Господь знает, — ответил я с достоинством, — куда он ведет нас, а мы узнаем в конце пути.
Они смотрели с недоумением, восторгом и замешательством, когда пешие части, выдержав страшный тяжелый удар бронированной конницы, тут же переходили в наступление.
Макс вел их быстрым шагом, иногда переводил на бег, но зорко следил за противником, и перед новой атакой его копейщики всегда успевали сомкнуть строй и выставить длинные копья из балийского ясеня, лезвиями длиной в локоть.
Лучники осыпали атакующих градом тяжелых стрел, я поглядывал на лица своих военачальников, иногда мне чудилось, что и симпатии уже на стороне этих блестящих и безумно отважных рыцарей, которых — подумать только! — теснят пешие простолюдины.
Для меня же все, что происходит на поле, лишь повторяет многократно пройденные баталии на столе и бумаге, когда мы с Максом обговаривали каждую деталь, каждую мелочь и все варианты этих мелочей.
Тяжелая кровавая битва длилась несколько часов. В конце, когда от армии князя остались отдельные отряды, некоторые не выдержали ужасов кровавой жатвы и пытались прорваться там, где обратную дорогу загородили завалами люди Клемента и Мидля.
Но Макс заблаговременно отправил туда всех арбалетчиков, мотивируя тем, что среди лучников они бесполезны, те бьют навесным огнем из-за спин копейщиков, арбалетчики же с их прямым боем бесполезны. А вот с той стороны завала они оказались как никогда кстати: стальные болты пронзали доспехи рыцарей, как листья деревьев, а те немногие, что сумели оставить коней и прорываться через гору деревьев и трупов товарищей пешими, сталкивались с рыцарями Клемента, Сулливана и Мидля.
Князь дрался с элитной группой, а когда их смяли и вбили в землю, Альбрехт с сочувствием сообщил, что главнокомандующий пал с мечом в руке, как простой воин, сражаясь до последнего мгновения.
Я ехал на арбогастре через место битвы, не чувствуя ни радости, ни упоения. Покрытое трупами поле тянется в бесконечность, синее небо стало черным от налетевшего воронья, а от злобного карканья зазвенело в ушах и начала болеть голова.
На землю уже спустились целые стаи стервятников, торопливо рвут еще теплое мясо.
Я смотрел холодно и злобно, в груди настолько едкая горечь, что уже выжгла все и самоуничтожилась, не находя новой пищи. Это же столько сильных рабочих рук потеряно, столько крепких здоровых мужчин сейчас лежат, раскинув длани, а вороны выклевывают им глаза, а ночью волки и лисы придут выдирать внутренности?
