— Ты сможешь их задержать? — спросил Рейнхарт.
Елена перехватила покрепче болтер и улыбнулась Рейнхарту:
— А ты, Марий Рейнхарт, оказывается, знаешь, что такое честь воина!
— Да хранит нас Император, Елена Британская! — сказал Храмовник и торопливо пожал ей руку.
И Сестра Битвы улыбнулась снова:
— Да хранит нас Император, кастелан!
Рейнхарт поднялся из-за укрытия. Прижимая гранаты к телу, он бросился вперед сквозь завесу пыли. Потребовалось несколько мгновений, прежде чем хаоситы осознали, кто ворвался в их толпу. Но они не успели среагировать.
Оглушительный залп штурмового орудия сотряс часовню до основания, а последовавший затем мощный взрыв превратил тела еретиков в кровавую слякоть. Затем граната пролетела над головой кастелана и, разорвавшись, выпустила облако черного дыма, замаскировав его отчаянный рывок. Уже преодолевая последние несколько метров до цели, Рейнхарт краем глаза засек в тени разрушенных ворот грозный силуэт древнего дредноута.
Он прошептал слова благодарности Императору и решительно вошел в черную пелену. Вынырнув из дыма, он оказался среди псайкеров. Рейнхарт выдернул чеку из гранаты, которую держал в руки, и запрыгнул на алтарь. Тень мучительного сожаления накрыла его разум, когда было уже слишком поздно что-то менять.
— Да хранит меня Император!.. — прошептал Рейнхарт, и ворота в варп, охваченные языками потустороннего пламени, захлопнулись.
Они разыскали его среди дымящихся развалин, у входа в часовню. Его тело и доспехи были растерзаны в клочья, а лицо обгорело настолько, что его едва можно было узнать. Он пришел в себя, когда какой-то молодой Храмовник-неофит склонился над ним. Каким-то чудом уцелевшие веки с усилием прорвали корку запекшейся крови. Аколон моргнул.
Мимо, с болтерами наперевес, проследовали несколько мрачных фигур. Он попробовал сфокусировать свой взгляд на человеке, который над ним склонился.
— Брат!.. — говорил ему неофит. — Держись! Скоро здесь будут апотекарии…
Аколон закашлялся и попытался поднять голову. Он знал, что его раны смертельны.
— Как вы… Откуда?
— С «Ревенанта», брат, — отвечал тот. — С твоего флагмана. Сам верховный маршал Лудолд послал нас сюда, когда мы получили призыв о помощи от инквизитора по имени Винкул. Получается, мы теперь работаем с Ордо Еретикус. Против оставшихся приверженцев культа, что вы с кастеланом Рейнхартом здесь разгромили, провозглашен крестовый поход!
— Другие…
— Брат Аполлос и дознаватель живы, сэр. Мы их как раз сейчас извлекаем из-под обломков. Брат Йесод уже на флагмане.
Аколон кивнул. Его тело уже начало холодеть. Та слабая ниточка, что связывала его с миром, становилась все тоньше. Апотекарий сделал последнее усилие и приподнялся.
— Как твое имя, неофит? — спросил он, задыхаясь.
— Хельбрехт, сэр.
Аколон бессильно откинулся. Его взор помутился. Ему казалось, что он слышит, как Рейнхарт и остальные зовут его по имени.
— Скажи им, Хельбрехт… — прошептал он чуть слышно. — Скажи им, что мы не ведали страха…
И он воссоединился со своими братьями по оружию.
Питер Фехервари
ПРИХОД НОЧИ
Великий ужас ожидает нас среди звезд, и только еще более великий может от него защитить. Так научили нас Повелители, и так они создали и хранили нас в голодной ночи. Но сила требует жертв, а Сарастус должен отплатить за нее сполна. Теперь каждый тринадцатый год, после восхождения Черной Звезды, наши Повелители спускаются с небес, и страшен будет их гнев, если подношение окажется недостойным.
Слепые и Связанные. Откровения Истинной Ночи
Сарастус — еще один забытый мир, брошенный загнивать на задворках Империума. Жизнь мира-улья измерялась его продуктивностью, и, когда промышленные потоки иссякли, планета тихо исчезла с имперских карт. Вскоре после этого пришла тьма. Истинная Ночь коснулась Сарастуса трижды, и после каждого ее посещения планета все глубже проваливалась в трясину отчуждения. Четыре великих города-улья теперь пусты, их воля к жизни задушена десятилетиями страха.
Город Карцери, когда-то величайший, стал последним. Подобно огромному струпу на равнине, город превратился в черный зиккурат из ярусов, взгроможденных друг на друга. Его шпили безнадежно цеплялись за небо. Мануфакторумы стояли, жилые блоки превратились в приюты теней. Из миллионов населения осталось около ста тысяч, прячущихся в самых нижних ярусах, подальше от звезд. Правила ими железная рука пророков Истинной Ночи, но и они были так же полны страха, как их рабы, ведь для сохранения Сарастуса имели значение лишь те, кого приносят в жертву.
Для пророков, выбравших их, они были благословенными; для рабов, которые их отдавали и оплакивали, — просто вурдалаками. Ободранными, похожими на скелеты тенями с костлявыми лицами и голодными глазами. Большинство убивало по собственной прихоти, а многие к тому же лакомились мертвечиной. Заброшенные в самый высокий ярус улья, они охотились и убивали под открытым небом, пытаясь показать себя достойными тьмы. Когда на планету пала Истинная Ночь, самым старшим из них было всего тринадцать.
Судный день начался песней, глубоким жужжанием, которое расшевелило весь улей. Целый день жужжание становилось все интенсивнее и достигло пика, когда померкло солнце. Жужжание зарядило собой воздух, и, пока приближалась ночь, сама планета, казалось, задержала дыхание, будто притворяясь мертвой перед звездами. Но пока рабы дрожали, а священники бормотали молитвы, вурдалаки замерли в предвкушении. Это была их ночь!
Зов был то мучительным, то угрожающим и привел их к обнесенной стеной площади на самой вершине улья. Когда-то давно здесь жила элита Карцери, но сейчас лишь этим беспощадным юнцам доводилось проходить через осыпающееся великолепие ворот. Они шли — сначала ручейком, затем потоком. Ни один из них не смотрел на величественные лица, взирающие на них с притолок; они ничего не знали о прошлом, а волновало оно их еще меньше. Они пришли за Иглой, потому что сегодня Игла пела.
Взглянув на слегка дрожащий монолит, стоявший в центре площади, Зет снова почувствовал, как внутри его поднимается былое восхищение. Сколько раз он ни смотрел бы, Игла его шокировала и казалась творением иного мира. Это был огромный стержень почти шесть метров в диаметре, свитый из согнутых железных перекладин, густо усыпанных черными колючками. Один ее конец был зарыт глубоко в бетон площади, а второй вздымался угловыми витками в небо, исчезая среди облаков. Это клеймо звездных богов, поставленное на Сарастусе, и единственный друг Зета.
