Влка Фенрика сделала все, что от нее требовалось, без вопросов или сомнений. Их действия были безукоризненны. Волки были идеальными воинами, идеальными палачами, они делали именно то, для чего их создали. Они были карой Империума. Это сказание, мое сказание, снимает с них всяческую вину и свидетельствует об их чистосердечности.
Я должен также упомянуть еще одно событие. В этом сказании нужно упомянуть об еще одной тайном событии. Услышьте ее и решите, как поступить, даже если это означает перерезать мне горло и обрезать нить так, чтобы я никогда не поведал это сказание вновь.
День растворяется в моей памяти. Так всегда происходит с событиями, исполненными жестокости подобных масштабов и нескончаемой какофонии. Мгновения сливаются, пересекаются и накладываются друг на друга.
Помню, я был в парке или в том, что осталось от городского сада. Вся растительность выгорела. Посреди пустоши стояло полуразрушенное небольшое святилище, из которого в фиолетовое небо валил густой дым. Мы вошли с восточной стороны под плотным перекрестным огнем. Заряд смещающего поля начал разряжаться, поэтому мне пришлось временно отключить его.
И там мы впервые встретили воинов Тысячи Сынов.
Что-то заставило их принять бой здесь. Не страх. Возможно, они не могли до сих пор заставить себя свершить ересь и поднять руку на братьев астартес. Возможно, это была часть хитрого плана, чтобы заманить нас в ловушку.
Возможно, их вынудили к этому. Словно вначале они приняли наказание и не сопротивлялись нашей атаке, но в конечном итоге, как и Стража Шпилей, не смогли стоять в стороне и видеть, как горит их город.
Они были величественными в красных с золотыми обводами доспехах, на их шлемах красовались отличительные носовые гребни легиона. Хотя своим видом, вооружением и статью Тысяча Сынов походили на воинов Шестого, они не могли отличаться сильнее. Они двигались совершенно иначе. Волки мчались и прыгали; Сыны, казалось, скользили и шагали. Волки бежали быстро, с низко опущенными головам; Сыны же шли спокойно и неторопливо. Волки кричали; Сыны же молчали.
Я стоял среди горящих лужаек, когда ряды наших врагов астартес впервые пошли в атаку, и дикие серые тени бросились на красно-золотых центурионов. Их столкновение было подобно раскату грома. Звук напоминал удар двух гигантских масс, столкнувшихся мифических скал[164], но было там место также и грохоту. Он походил на глас безумных бурь, терзающих иногда высокие склоны Этта на Фенрисе.
Наверное, именно такими были битвы времен, когда по Терре шагали лишь боги и их чада. Человекоподобные великаны в грозных доспехах – одни темные с виду и закутанные в меховые шкуры, словно северные асы[165], другие же покрытые золотом и надменные, подобно богам-ученым Фаронского Эгипта. Воины обменивались невероятно мощными ударами: некоторых сбивали с ног или разрубали на части, отбрасывали в стороны или скручивали головы. Клинки Фенриса вонзались в латы Просперо, в ответ же пламя Просперо жгло железо Фенриса. Фронт колебался то в одну, то в другую сторону, словно компенсируя силу столкновения. Какое-то время казалось, что в своей хищной жажде Влка Фенрика без остатка поглотит воинов Пятнадцатого.
Именно тогда мы начали умирать, братья. В этот момент мы начали умирать десятками. Тысяча Сынов высвободила малефик, текущий по их венам яд. С их посохов и пальцев слетели молнии. Из глаз и ладоней вырвались нечистые лучи, подобные не-свету варпа. Боевой магией Волков разрывало на куски или, искалечив и опалив, отбрасывало назад. Иные же превращались в медленно полыхающие факелы. Проклятые предатели прореживали наши ряды колдовской силой, напускали на нас дым Хель и болезненный свет.
Они секли наши нити, словно траву под косой. Их не просто обрезали. Некоторые сжигались по всей длине, и воины не просто гибли, сами их прошлые жизни обращались в ничто. От иных Волков оставались лишь пятна крови или ужасно изувеченные тела. Некоторых рвали на части невидимые рэйфы или духи воздуха. Другие же превращались в груды выбеленных костей и почерневших доспехов.
Там погиб Ойе, вывернутый наизнанку легким жестом чернокнижника. Я увидел, как Свессла рассекло надвое невидимым клинком. Из него фонтаном ударила кровь, словно жидкость из вскрытого герметичного контейнера. Хеккен: сварен заживо в собственных доспехах. Орм Ормссен: обескровлен. Восслул: ослеплен и размолот. Ликас Снежная Шкура: выпотрошен и обезглавлен. Вражий Молот: поглощен холодным синим пламенем. Сфен Саарл: превращен в пыль. Эрдор: обращен в исходящий паром, кровоточащий кусок плоти.
Слишком много. Слишком много! Сказания обо всех смертях будут длиться месяцами. Растопка, необходимая для их погребальных костров, истощила бы запасы древесины для целого великого года.
Я жаждал отомстить, ибо малефик Тысячи Сынов следовало уничтожить любой ценой. Наши действия были оправданы. Но я боялся, поскольку не рассчитывал, что нам удастся победить или хотя бы выжить. Несмотря на всю нашу ярость и воинскую мощь, Сыны Просперо уничтожили бы нас, чем бы лишь доказали, что они чудовища и колдуны.
Я сделал вещь, которую скальду не стоило делать ни в коем случае. Я отвернулся, отвел взгляд, лишь бы не видеть гибель Стаи.
И тем самым не узрел начало нашего спасения. Я не заметил, как первые пустые девы с пылающими клинками ринулись по грудам черного мусора в бой.
С их оружия слетали пульсирующие капли и лучи энергии. Девы не издавали боевых кличей и не бросали вызовов. Астартес окутало пустотой. Густые клубы малефика сгорали или рассеивались, словно туман на ночном ветре. Мерзкие колдовские слова застревали у чернокнижников в горле. Чумные речи магии душили их изнутри. Я увидел, как они разом пошатнулись и, схватившись руками за горло, принялись сдирать с себя шлемы, как сквозь прорези в визорах струится кровь, а пальцы, собравшиеся творить таинственные пассы, судорожно сжались в старческие когти.
Через секунду после того, как внутренним безмолвием сестры-воительницы оглушили и лишили сил предателей из Пятнадцатого легиона, они ринулись в атаку. Пробравшись сквозь отшатнувшуюся массу Волков, они принялись вычерчивать своими полуторными мечами песнь смерти. Их атака представляла собой удивительную смесь ярости и изящности.
Каждый удар, выпад, разворот был движением опытного мечника, хотя сестер вела одержимость берсерка[166], истеричная жажда рубить и убивать.
