ее всю свою жизнь. Я тут же влюбился в нее — не так, как в женщину, а как может путешественник влюбиться в океан или великолепную снежную вершину, которые видит впервые. Ее безмятежность и красота лишили меня дара речи, и я брякнул первую же глупость, которая пришла мне в голову:
— Добро пожаловать в Невернесс.
— Да. Добро пожаловать в Город Света, — подхватил Соли с немалой долей сарказма и озлобления.
— Я очень хорошо помню этот город, отец. — И верно, она должна была его помнить — ведь она родилась здесь, как и я. Но в раннем детстве, когда Соли отправился к ядру галактики, Жюстина увезла ее к бабушке на Лешуа. Катарина не видела отца двадцать пять лет (а теперь никогда уже не увидит). Все это время она провела на Лешуа в обществе женщин-мужененавистниц. У нее были все причины озлобиться, но этого не случилось. Озлобился Соли, а не она. Он злился на себя за то, что бросил жену и дочь, и на Жюстину за то, что она позволила Катарине пойти в скраеры и даже поощряла ее в этом. Он ненавидел скраеров.
— Спасибо, что проделала весь этот путь, — сказал Соли дочери.
— Я услышала, что ты вернулся, отец.
— Да, верно.
Воцарилось неловкое молчание. Эта странная семья стояла, точно немая, среди гула неумолкающих разговоров. Соли сердито смотрел на Жюстину, она на него, а моя мать украдкой бросала неприязненные взгляды на Катарину. Я видел, что матери она не нравится — возможно, потому, что нравилась мне. Катарина снова улыбнулась мне и сказала:
— Поздравляю тебя, Мэллори… Отправиться исследовать Твердь — это так смело… мы все гордимся тобой. — Меня немного раздражала эта скраерская привычка не договаривать фразы до конца — как будто ее собеседник способен «видеть» то, что осталось недосказанным, и предугадывать стремительный ход ее мыслей.
— Присоединяюсь к поздравлениям, — сказал Соли. — Но мне кажется, пилотское кольцо тебе маловато — будем надеяться, что присяга окажется не слишком велика.
Мать нацелила палец ему в грудь.
— А кому она впору? Главному Пилоту, усталому и ожесточившемуся? Не говори таких слов моему сыну.
— О чем же нам тогда поговорить? О жизни? Что ж… Будем надеяться, Мэллори проживет достаточно долго, чтобы наслаждаться пилотской долей. Будь у нас под рукой виски, мы бы выпили за блистательные, но слишком короткие судьбы молодых дуралеев-пилотов.
— Главный Пилот слишком гордится собственным долгожительством, — парировала мать.
Жюстина, схватив Соли за локоть, стала что-то шептать ему на ухо. Он вырвался и сказал мне:
— Ты, вероятно, был пьян, когда давал свою клятву. Твой Главный Пилот уж точно был пьян. Посему, как сообщает мне моя милая женушка, нам остается только обратить все это в шутку и перестать валять дурака.
Чувствуя, как пот струится по телу под шелком, я спросил:
— И вы готовы это сделать, Главный Пилот?
— Кто знает? Кто может знать свою судьбу? — И он спросил, обращаясь к Катарине: — Видела ты его будущее? Что ждет Мэллори впереди? Следует ли препятствовать его судьбе? «Смерть среди звезд — самая прекрасная из всех смертей», — сказал Тихо, прежде чем пропасть в Тверди. А вдруг Мэллори добьется успеха там, где величайший наш пилот потерпел неудачу? Нужно ли становиться на пути его судьбы и его славы? Скажи нам, дорогой мой скраер.
Все взгляды обратились на Катарину. Она стояла спокойно, внимательно слушая Соли. Должно быть, она почувствовала наши взгляды, потому что опустила руку в карман своего платья, потайной кармашек, где скраеры носят свое зачерняющее масло. Когда она вынула руку обратно, ее указательный палец был так черен, что не отражал света — как будто пальца не стало вовсе, а на его месте возникла миниатюрная черная дыра. Катарина помазала свои глазные впадины. Теперь они, чернея над ее высокими скулами, казались двумя таинственными туннелями, ведущими в ее душу, — вместо окон, которым надлежало быть на их месте. Я только взглянул на нее и тут же отвел глаза.
Я уже собрался сказать своему саркастическому, надменному дядюшке, что исполню свою клятву, что бы он там ни решил, когда Катарина рассмеялась звонким девичьим смехом и сказала:
— Судьба Мэллори — это его судьба, и ничто ее не изменит… Впрочем, ты, отец, повлиял на нее и всегда будешь… — Она снова засмеялась и добавила: — Но в конце концов мы сами выбираем свое будущее, понимаете?
Соли не понимал — как и я, и все прочие. Кто вообще способен понять парадоксальные, раздражающие высказывания скраеров?
Тут подвалил Бардо и хлопнул меня по спине. С улыбкой поклонившись Жюстине, он сразу отвел от нее взгляд. Бардо, хотя очень старался это скрыть, всегда желал мою тетку. Не думаю, что она отвечала ему взаимностью или одобряла его неприкрытую сексуальность, хотя, по правде говоря, в одном они были похожи: оба любили физические удовольствия и мало беспокоились о прошлом, а о будущем и вовсе не думали. Будучи представлен Катарине, Бардо поклонился Соли и сказал:
— Главный Пилот, Мэллори уже извинился за свое варварское поведение прошлой ночью? Нет? Тогда я извиняюсь за него — сам он слишком горд, чтобы извиняться, и только я один знаю, как он сожалеет на самом деле…
— Гордость убивает, — заметил Соли.
— О да, — согласился Бардо, разглаживая свои черные усы. — Но откуда взял свою гордость Мэллори? Я живу с ним в одной комнате двенадцать лет и знаю, откуда. «Соли исследует звезды ядра, — слышал я от него. — Соли почти что доказал Великую Теорему». Соли то, Соли се — знаете, что он сказал мне, когда я заметил, что его тренировки в скоростном беге — дурацкая трата времени? «Соли выиграл пилотские состязания, когда стал пилотом, и я тоже выиграю».
Он говорил о конькобежных состязаниях между новыми пилотами и старыми, которые устраиваются каждый год после посвящения. Многие считают их кульминацией Фестиваля Тихо.
Я чувствовал, что покраснел до ушей, и не мог смотреть на дядю.
— Значит, завтрашние соревнования обещают быть интересными, — сказал он. — Меня никому не удавалось побить вот уже… — Глаза у него внезапно затуманились и голос дрогнул. — Уже много лет.
Мы поговорили еще немного, обсуждая аэродинамику бега на коньках. Я выступал за низкую стойку, Соли же утверждал, что на длинной дистанции — такой, как завтрашняя — низкая стойка быстро утомляет мускулы бедра и силы лучше расходовать экономно.
Наша беседа оборвалась, когда десять горологов в красных одеждах взошли на помост и заняли места рядом с Хранителем Времени, по пять с каждой стороны.
— Тише, время пришло! — пропели они в унисон. — Тише,
