– Что такое «Бальмунг»?
– Не знаю, с детства в памяти застряло… А пингвины – обычные местные пингвины. Я же для нашего пингвиненка подходящую маму найти не успела тогда. Меня на «Ивана Калиту» вызвали, сказали, чтобы я поспешила, а то они на дно залечь готовятся. И я прямо с пингвиненком туда приперлась. Можешь себе вообразить, как на меня Бариев наорал.
– Наорал?! Да я этому солдафону…
– Я утрирую. Но рад он не был. И предложил, деликатненько так, «животных на хер за борт». Но поскольку я, как ты знаешь, по распоряжению Святцева хожу в «экспертах по биологическому оружию», я злоупотребила своим служебным положением и сказала, что «животное» мне требуется для экспериментов. Это его сразу успокоило… Затем я накормила пингвиненка, немного поработала с препаратами вольтурнианского всеяда, а потом меня сморило… Пей бульон, остывает.
– Вот так, tovarischi! – патетически вознес голос Эстерсон. – Пока на конструктора «Дюрандаля» сыпались бомбы врага, эта женщина мирно посапывала в своей каюте под предлогом экспертизы биологического оружия!
– У ягну нет бомб, – поправила Полина, выказав недюжинный пиетет к военно-технической точности, которого раньше за ней не наблюдалось. – А «посапывала» я недолго. Ягну, уже покидая поле боя, все-таки достали нас. «Иван Калита» получил несколько пробоин и начал заполняться водой. Ну что было делать? Схватила я пингвиненка – а он с перепугу так разорался, что никакой сирены не надо – и пошла в спасательный аппарат. Что было потом – не важно, но в итоге…
– То есть как это – не важно?
– В другой раз расскажу. Я лучше про пилотов ягну.
– Нет уж, давай-давай.
– Бульон пей.
– Пожалуйста. – Эстерсон демонстративно сделал два больших глотка. – А ты, будь добра, про «потом» расскажи.
– Да ничего особенного. Я узнала у моряков, что случилось, засунула пингвиненка в аппарат и сама туда села, как приказали. А потом спохватилась, что надо планшет с результатами по вольтурнианскому всеяду забрать. И побежала я вот в такой же точно лазарет, только на борту «Ивана Калиты», в лабораторию. Правда, не очень-то добежала… Дверь в переборке оказалась закрыта. Я – назад, а там тоже закрыто… А мне моряки, которые в отсеке были, и говорят: «Что же вам, Полина, в аппарате не сиделось? У нас-то служба и долг, а у вас? Теперь вместе помирать придется».
– Героиня, – проворчал Эстерсон.
– Я знаю, что тебе нельзя такие страхи рассказывать. Но раз уж проговорилась… Мы там, в отсеке, прокуковали до полудня, но потом нас вытащили.
– Ничего себе. Это ведь жутко сложно. Как они управились?
– Нас спасло то, что «Иван Калита» лежал на сравнительно небольшой глубине. И за нами спасательный аппарат смог повторно спуститься, он у них куда лучше того скафа, на котором мы плавали.
– Ну еще бы! Военная штука, да еще на весь экипаж, как ты уверяешь. Наверное, полноценная подлодка, только небольшая… Забавно, я, к стыду своему, не знал, что такая на русских субмаринах есть.
– Есть-есть. Они спустились, как-то на верхнюю палубу пробрались, что-то загерметизировали, откуда-то воду откачали, где-то дырку прорезали… Я еще такую умную аббревиатуру запомнила: ВДД… Чуть что – сразу ВДД вспоминали и какие-то вентили крутили.
– Наверное, не ВДД, а ВВД. Воздух высокого давления.
– Уф, это для меня слишком сложно… Вытащили нас, короче говоря. Свезли на берег… Волновали меня два существа: ты и пингвиненок.
– О, это великая честь для меня! Стоять на одной доске с маленьким пингвином! Вот еще подрасту в твоих глазах – глядишь, и с большим пингвином сравняюсь.
– Да мне самой смешно. У меня какой-то бзик на этом пингвиненке случился. О тебе, если честно, думать было слишком страшно. Я когда первый взгляд на берег бросила – разревелась, как дура. Такое было впечатление, будто фиорд подменили. Вместе с морем, небом и планетой… Мне, правда, сразу сказали, что ты цел. Тебя подобрали на берегу и вместе с другими ранеными переправили сюда, на «Юрий Долгорукий». От этого я немного пришла в себя и решила заняться судьбой пингвиненка…
– Ты лучше про ягну рассказывай.
– Сейчас как раз и будет про ягну. Иду, представь себе, ищу пингвинов… И вдруг вижу: собралась стая вокруг глубокой расселины и все пингвины глядят туда. Очень внимательно глядят, как будто в цирк пришли. Заглянула я тоже в расселину, а там лежит он.
– Пилот ягну?
– Да. Я чуть в обморок не упала! Он тоже меня заметил, выбросил щупальца вверх, подтянулся, свистит так грозно… И тут, представляешь, пингвины как начали его клевать! Они меня защищали! Он обратно плюхнулся, а я убежала и вернулась с вооруженными моряками. Мы потом с Юдиновым выбрались наверх, к леднику, оттуда все осмотрели, нашли еще два скопления пингвинов. Там тоже ягну оказались. Один мертвый был – у него дыхательный аппарат сломался и он отравился кислородом. А другой ничего, живой.
– Ну и что они, эти ягну?
– О, так всего и не расскажешь. Они, например, полицеребралы. То есть у них несколько мозгов вместо одного. И мозги эти занимают специальные окостеневшие полости в их конечностях-щупальцах. Еще они лишены материнской планеты. Ну, метрополии, как выражается Цирле. Хотя временное стойбище у ягну есть. У этого стойбища, оказывается, даже есть земное название. Это планета Инда в системе Альцион.
– Как это – земное название? Нам разве было что-то известно про такую расу, ягну?
– Ты невнимательно слушал. Я уже упоминала, что в ГАБ эту расу называли «астрофаги». И, следовательно, были о ней осведомлены.
– А тебе-то это откуда известно? – подозрительно спросил Эстерсон.
«Вот будет поворот в наших отношениях, – подумал он, – если выяснится, что Полина является секретным агентом ГАБ!»
Полина, разумеется, уже научилась читать его мысли.
– Не волнуйся, я не агент ГАБ. Но вчера к нам прилетел товарищ Иванов. Вот он да, агент. Настоящий. Этот Иванов, пожалуй, и есть главная новость. Почище любых ягну… У тебя голова еще не болит от новостей? Доктор Корелов велел тебя не перегружать.
– У меня голова все время болит.
Полина глянула на часы.
– Через десять минут примешь таблетки.
– Так точно, товарищ астроботаник. Давай дальше.
– Слушай. Прилетел Иванов. Он офицер ГАБ. Я думаю, довольно высокопоставленный, но форму не носит. Со мной Иванов не особо любезничал. Его интересовали Оберучев, Цирле и ты.
– И я?
– Само собой! Но к тебе не пустил Корелов, так что он говорил в основном с Цирле. А Цирле потом со мной поделился. Оказывается, первое официально зарегистрированное столкновение с ягну случилось в апреле прошлого года. Правда, где именно, Иванов не говорит. Секрет. Да оно нам надо? После того столкновения ГАБ занялось поисками ягну, и занимался ими как раз Иванов. В конце прошлого года нашли наконец стойбище ягну в системе Альцион. На планете Инда они живут, а на планете Береника хоронят своих, как выражается Иванов, «паладинов». То есть пилотов. И вот с Береники отряд Иванова смог вывезти останки одного паладина и оборудование, снятое с его… летательного аппарата.
– Насчет ягну все более или менее понятно. Но у меня в голове не укладывается главное: как Иванову удалось проскользнуть сюда, на Грозный?
– Это я тебе уже толком не объясню, – вздохнула Полина. – Могу сказать только, что с ягну заключено перемирие.
– С ними удалось установить контакт?
– Представь себе. Цирле…
Закончить мысль Полине не позволил доктор Корелов, который вошел в их крохотную выгородку и с многозначительным видом изрек:
– Мне кажется, Полина, у вас были запланированы какие-то неотложные…
Однако и эта фраза осталась неоконченной, ибо в выгородке одновременно материализовались Оберучев и некто в костюме («Товарищ Иванов», – догадался Эстерсон).
Оберучев хотел незамедлительно обсудить с Эстерсоном возможность эксплуатации «Дюрандалей» с абразированной ледовой полосы.
Некто в костюме хотел задать «ровно два вопроса».
А доктор Корелов хотел, чтобы все немедленно очистили помещение и оставили больного в покое.
Ось Грозного почти строго перпендикулярна плоскости орбиты. По этой причине сезонные колебания длительности светового дня на планете выражены слабо. В отличие, например, от Земли.
В конце стандартного апреля 2622 года в южном полушарии Грозного царило лето. Над земной Антарктидой в это время года стоял бы полярный день. Но над фиордом Крузенштерна местное солнце, звезда Секунда, исправно заходило и вставало. При этом и рассветы, и закаты растягивались на долгие часы, ведь Секунда двигалась под очень острым углом к горизонту – будто бы прислужники местного солярного бога выкатывали звезду из подземного схрона по пологому пандусу.
К семи часам утра по среднемеридиональному времени Грозного яично-желтый диск Секунды наконец выкатился из-за горизонта и завис над океаном. Тяжелые тучи, так и не разродившись снегопадом, уползли на восток.
