— Всего два квалифицированных специалиста и один помощник, — отмахнулась женщина. — Что они могут? Оказать первую помощь при травме, сделать укол, провести искусственное дыхание. Тоже мне, специалисты! Нет, я возьму с собой кое-какую аппаратуру и блок-анализатор.
— Я отправлюсь с вами, — решил капитан.
Глава 3
Егор осторожно пробирался сквозь заросли, отводя голыми руками ветки. Согласно инструкции по технике безопасности не следовало прикасаться к незнакомой растительности без защитных средств, но ботаник в последнее время сознательно пренебрегал инструкциями. С некоторых пор он поставил себе за правило не обращать на них внимания.
Первые сутки после того, как его поразила странная слепота, были кошмарными. Сознание мутилось, он с трудом различал, где верх, а где низ. Головная боль сводила с ума. Он то проваливался в мучительное забытье, то, стиснув зубы, терпел ее приступы, усиленно делая вид, что ничего не произошло. Берта доложила о его состоянии на базу, но сказала лишь то, что выдал ей сам Егор, не рискнув делать выводы исключительно на основе своих наблюдений. Возможно, это побочный эффект от воздействия на зрительные центры в мозгу, когда его поразила слепота.
Сам Егор даже под угрозой расстрела не стал бы рассказывать врачу обо всем, что чувствовал в эти сутки. Если бы он добросовестно перечислил все, что ощущал, его бы ждал изолированный бокс и позорное возвращение на Землю. Возвращение без Маши Топильской, которая останется тут со своим Кнутом Бернсоном, который был здоров, как бык. Егора мучила мысль о том, что его любимая девушка ускользнет от него, и он готов был рискнуть жизнью и здоровьем, лишь бы не разлучаться с нею.
На вторые сутки слепота, однако, стала проходить. Жжение в глазах ослабло, головные боли, правда, остались, но сознание больше не мутилось. Разве что начал подводить вестибулярный аппарат. Егор заметил, что теперь ему приходится внимательно смотреть на ложку, чтобы доносить ее до рта. Стоило отвлечься на разговор, как рука «промахивалась» и попадала то в щеку, то в подбородок, а один раз он чуть было не выплеснул суп-концентрат себе в нос.
Тем временем жизнь в лагере шла своим чередом. Пока Маша и Берта хлопотали по хозяйству, Бернсон и Стас Ткаченко бродили по окрестностям, изучая новый мир, и почти ежечасно приносили то образцы минералов, то какие-то кости, то просто пробы почвы и воды. Бернсон, заметив, что ветер тут дует практически в одном направлении, мастерил мельницу-ветряк специально для того случая, когда закончатся запасы топлива. Стас расставил несколько ловушек, но пока в них попалось только несколько зверьков, которых по ряду признаков можно было отнести к примитивным сумчатым млекопитающим. По крайней мере, у них была шерсть, а у одного даже нашлась складка на брюхе явно для детенышей, но чешуйчатый панцирь и особое строение лап и челюстей заставляли усомниться в их классовой принадлежности. Из ручья, где тоже установили мельничное колесо, выловили несколько мелких рыбешек, тоже оснащенных панцирями, и каких-то беспозвоночных, имеющих раковины. Люди понемногу приспосабливались к новой жизни. Днем, при свете солнца, вокруг царила тишина и безмолвие — редко-редко мелькнет какое-нибудь насекомое или прошмыгнет мелкий зверек. Можно было ходить без опаски, даже не глядя под ноги — все равно ни на кого не наступишь. Лишь к вечеру, после того, как солнце спускалось к горизонту, мир оживал.
Кстати, солнечные вспышки повторялись не только по вечерам. Рассвет тоже отмечался ими. Они происходили в то время, когда солнце поднималось на определенную высоту, но требовалось длительное изучение странного явления природы.
Сам Егор, когда стал хорошо видеть — зрение и координация полностью восстановились на четвертые сутки — решил посвятить себя ботанике. Пока он болел и с трудом, на ощупь, передвигался по лагерю, было взято несколько образцов почвы и, проанализировав их все, он решил, что наиболее плодородный участок находится ниже по течению ручья, на одной из террас, с трех сторон закрытой нагромождениями камней и зарослями кустарника. Сейчас он как раз туда направлялся.
В густых зарослях, под кронами местных деревьев, ему было хорошо. Лучи солнца рассеивались, просачиваясь сквозь листву, и у самой земли царил приятный полумрак. Егор время от времени присаживался на корточки и жмурился, давая глазам отдохнуть. Да, зрение восстановилось, но на ярком свету перед газами вскоре начинали мельтешить какие-то черные точки, и начиналась головная боль. Чтобы его не дисквалифицировали и не списали на корабль, он обманывал Берту, говоря, что чувствует себя прекрасно.
Посидев под каким-то деревом, он встал было, чтобы идти дальше, но внезапно в глазах потемнело, как в первый раз. Голова закружилась, и, чтобы не потерять равновесия, Егору пришлось опереться на ствол. Что такое? Подобных приступов с ним еще не было! Может быть, это от того, что он слишком резко встал? Но как же болит голова! И эта резь перед глазами… Ботаник попытался выпрямиться, даже сделал шаг, но тут его повело в сторону, он покачнулся и рухнул на землю, теряя сознание.
— Обед! Обед! — прокричала Маша и несколько раз ударила по металлической опоре. Гулкий звон разнесся над лагерем. Сегодня была ее очередь разогревать пайки, пока остальные работали.
На призыв откликнулась только Берта, которая возилась с образцами в лабораторной палатке.
— Семена всходят! — сообщила она, появляясь в столовой. — Уже начали набухать. Похоже, местная вода пошла нашей пшенице на пользу.
— Значит, мы через полгода будем…э-э… делать хлеб? Настоящий, не из брикетов? — Маша посмотрела на ровные брусочки темно-коричневого цвета. В полете они питались такими концентратами и успели к ним привыкнуть. Но девушка еще помнила, как дома, на Земле, пробовала булки и пирожки с джемом. Конечно, рано или поздно, тут тоже будут цвести яблони, но пока придется довольствоваться этим.
— Да, через шесть или семь месяцев, — кивнула Берта. — Как получится… Интересно, где все наши? — присев к столу, она бросила взгляд через плечо.
В лагере девушки были одни.
— Стаса я видела, он шел в долину, — Берта указала рукой направление. — Обещал вот-вот вернуться. Кнут где-то у ручья, а Егора не видела.
— Где он может быть? — Маша огляделась по сторонам. — Егор! Егор?
— Придет, не маленький, — отмахнулась Берта.
— Я все-таки за него переживаю. Эта его слепота… и головные боли… Как думаешь, могло ему стать плохо?
— Не больше, чем нам всем, — Берта поморщилась и потерла лоб.
— Что, тоже голова болит? — участливо спросила Маша.
— А у тебя нет?
— Ну… побаливает иногда… вечером. На закате.
— Дать таблетку?
— Давай!
Они проглотили по капсуле, посидели, прислушиваясь к своим ощущениям. Тишина в лагере стояла мертвая. Разве что мерно гудел генератор, шуршали листья под ветерком, да журчал ручеек. Обычные звуки природы.
— Егор! Кнут! Ста-ас! — вдруг закричала Маша, запрокинув голову.
— Не ори, — Берта сжала виски ладонями. — Черт. Не помогает. Аж в глазах темно!
— Может, аллергия на лекарство? — предположила Топильская и тут же прикусила язык. В экспедицию отбирали только тех, у кого нет и не может быть аллергии.
— Не знаю, — огрызнулась Ткаченко. — Ума не приложу, что делать!
Она встала и вдруг покачнулась, хватаясь за край стола, чтобы не упасть.
— Берта? — Маша рванулась к ней, но и у девушки внезапно земля ушла из-под ног. Ужас — что же с ними происходит? — сковал ее тело. Она рухнула на лавку, жадно ловя воздух ртом. Только бы не потерять сознание. Только бы не…
— Ох, — как издалека, донесся слабый голос Берты, — вроде отпустило. Ты как?
Маша помотала головой. Говорить пока не хотелось.
— Это, наверное, от солнца. Оно такое яркое… и ни облачка, — продолжала Берта. — Неудивительно, что все местные животные от него прячутся.
