цифр: азимут, расстояние, твердость и тугоплавкость цели, рекомендуемая мощность и время излучения. Правый палец отбросил предохранительную скобу спусковой гашетки и лег на большую ярко-красную рифленую кнопку. Вот сейчас…
Тысячекратное «ффух!», сопровождаемое мелким треском возникло в мертвом воздухе – как от взлетающей шутихи. Сдвоенный ослепительный шнур в дымных облаках сгоревшей пыли протянулся на десятую долю секунды от чечевицы глайдера к рыжим кирпичам древней постройки. Внутри гулко хлопнула ударная волна, разнося дворец – полетели кирпичи, горящие куски дерева. На месте трехэтажного здания вспучился багрово-красный волдырь лавы, лопнул, истекая маленькими ослепительными ручьями.
Горели окружающие дворец деревья, с шумом падали пылающие головни, потрескивала остывающая лава. Глайдер повисел еще минуту для пущей важности, внушительно проплыл на малой высоте над головами потрясенных людей и исчез – Патрик включил маскировочную систему «Хамелеон».
Ирландец провел шоу на высшем уровне. Правда, казне предстояли немалые расходы по уборке и ремонту площади, но это было уже дело десятое.
Алекс похлопал по плечу остолбеневшего Корсу:
– Эй, государь! Приди в себя.
Несущий бремя выдавил трясущимися губами:
– Дда-да, я слушаю тебя, Посланник.
О, Посланник, это уже хорошо, шоу произвело сильное впечатление.
– Через пару дней, когда остынет шлак, прикажи навести здесь порядок.
Корсу замахал руками:
– Что ты, что ты! О чем ты говоришь? Ты посмотри, отсюда уже тащат все, что подвернется под руку.
Действительно, рабы, невзирая на сумасшедший жар, тащили головни, обломки камней, прикрываясь ладонями, кайлами подтаскивали оплавленные кирпичи.
– Но зачем им это нужно?
– Как ты не понимаешь? Произошло великое чудо – каждый спешит ухватить хоть что-то, что впоследствии станет реликвией, будет передаваться из поколения в поколение и завещаться местным храмам в качестве бесценного дара. Сейчас здесь появятся жрецы и все – больше никому ничего не достанется. Это место обнесут бронзовой решеткой, сюда будут шляться толпы богомольцев, а жрецы станут требовать место для постройки храма.
– Ну, это совсем неплохо, пусть себе молятся.
Корсу, спохватившись, склонился в низком поклоне:
– Приказывай, Посланник! Ты, наверное, чего-нибудь хочешь?
– Еще как. Я хочу как следует вымыться, поесть и выпить легкого вина.
– Сию минуту, Посланник. Все, что ты захочешь. Я прошу тебя во дворец.
Он щелкнул пальцами и из воздуха появился толстенький, по всему видно, расторопный человечек:
– Наполни бассейн свежей водой и выбери парочку самых красивых и искусных рабынь.
Испуганно покосился в сторону Алекса:
– Прости, Посланник! Может быть, ты предпочитаешь знатных дам?
– Нет-нет, возиться с ними… Пусть будут рабыни.
***
От чуть заметного ветерка, струившегося между колонн портика, дрожали огоньки многорожковой масляной лампы, свисавшей над столом на золоченых цепях. Красноватые блики мерцали то на выпуклом золотом боку кубка, то на влажных крупных ягодах, похожих на сливы, но с сильным цветочным запахом, то купались в кровавом вине, налитом в стеклянный кувшин. Алексу раздирало зевотой рот: две рабыни, необыкновенной красоты девки, у которых стальные мускулы играли под тонкой кожей как у породистых кобылиц, отъездились на нем по полной программе. Потом так же сноровисто вымыли его. А уж ужином его ублажал сам Корсу, и Алекс мог точно сказать, что на Земле такого не едали даже главы крупнейших индустриальных корпораций. Эта жизнь была прекрасна, но в ней никак нельзя быть доверчивым ослом – заснуть без страховки означало не проснуться вовсе.
Зевая, Алекс благодушно протянул:
– Так, так, значит, ты временный государь, как я понял?
– Да, Посланник, и править мне осталось не больше недели, пока не съехались на Совет наместники из провинций.
– И что потом?
– Потом меня сошлют в каменоломни, и я там, скорее всего, сдохну – бежать оттуда почти невозможно.
– Ах, бедняжка, но ведь тебя есть за что сослать. Признайся, ты ведь хочешь почистить, как следует, государственный подвал?
Утомленный всеми чудесами и от этого отупевший, Корсу вяло махнул рукой:
– От тебя ничего не скроешь.
Алекс подвинулся ближе и заговорщицки понизил голос:
– Слушай, казначей, я обещаю тебе жизнь, свободу и много чего из того подвала, если поддержишь меня.
Черные глаза бывшего купца засверкали, как у дьявола, он мгновенно подобрался и, почтительно наклонившись к Ратнеру, тихо сказал:
– Я тебя очень внимательно слушаю, Посланник.
– Орел, я Гнездо, ответьте!
– Гнездо, Орел на связи.
– Добрый вечер, Патрик. Что там наш Птенчик?
– Черт его знает, шеф, молчит. После моего шоу на площади на связь не выходил.
– Патрик, я начинаю тревожиться.
– А мне все это вообще не нравится, шеф. Сопляк что-то затевает, уж очень он ловко вписался в эту лавочку. Такое впечатление, что он родился придворным интриганом.
– Оставьте, Патрик. Дуйте сюда и ложитесь спать, вас сменит Полянски.
***
Назойливый писк «Ролекса» пробивался сквозь многослойные напластования снов, они клубились, перемешивались, не хотели уходить. Веки никак не расклеивались. Наощупь, злясь, Алекс нажал кнопку будильника. Слава тебе господи, заткнулся.
Сияющий золотой столб света падал на мозаичный дивный пол. Какие-то обнаженные девки, здешние нимфы, должно быть, переплелись в бесстыдном танце с волосатыми, похотливого вида, полузверями-полулюдьми на зеленом берегу полноводной реки. Из-под опущенных век Алекс долго рассматривал тонувшие в полумраке горельефы того же фривольного содержания. Хорошо спится императорам на драгоценном черного дерева, ложе, среди мягчайших подушек, тонкое белье пахнет травами и цветами. Где-то высоко на хорах тихонько зазвучали струнные и духовые голоса, поющие о чем-то неведомом и прекрасном.
Алекс вспомнил кубрик на «Тайфуне» – подвесные койки-амортизаторы в два яруса, низкие потолки. Жалкие попытки дизайнеров придать некий шик обычной казарме: панели из светлой синтетической кожи, пластик «под дерево». А по стенам коммуникации, кабели, коммутационные коробки, ребра шпангоутов – с омерзением передернул плечами.
Повернул голову, слева на полу, на мягких шкурах, сопел Корсу – ближайший теперь помощник и ангел-хранитель. В дверном проеме загромыхал каской клюнувший носом стражник – дремал, опираясь на копье. Выпрямился, вытаращился испуганно – сейчас нагорит. Ничего: сопляк лежит неподвижно, а Несущий Бремя продолжает сопеть.
– Посланник, ты ничего не ешь. Как можно, ты хуже наших вельмож: те хоть, по крайней мере, дома наедаются до отвала. При мне только корчат утонченных – ничего не едят.
– Не волнуйся, Корсу, я на завтрак ем мало – одно яйцо. Вели подогреть мне молока, вина я не пью утром.
– Воистину, ты – небожитель. А вот я люблю покушать, – Корсу с наслаждением вытянул кубок золотисто-зеленого вина. Безуспешно попытался выловить золотой лопаточкой кусок мяса из густого соуса, плюнул, влез в блюдо рукой.
– Гес их знает, как они ухитряются есть этими инструментами. Сколько лет во дворце, а никак не научусь.
