Но Коронин никогда не видела ничего, похожего на номер Амелинды Лукариэн с исчезновением. Ее ассистент замотал ее веревками, запер электронные замки, и закрепил ее внутри ящика, и набросил на ящик покрывало, и двадцать три летуна подхватили тросы, прикрепленные к ящику, и оторвали его от земли. Когда они снова опустили его на сцену, он был пуста, а Амелинда Лукариэн выступила из-за сценической занавеси под бравурную музыку. Коронин одобрительно взвыла и даже похлопала бы, как это делали федераты, если бы ее руки не были скованы.
Загадка трюка Амелинды так заинтриговала Коронин, что едва ли она обратила внимание на остальные номера представления.
И ей пришла в голову идея.
Аплодисменты в конце выступления Линди звучали слабо, поскольку хлопала ей только команда «Энтерпрайза», которую флотский персонал превосходил по количеству в пропорции один к трем. Линди покинула сцену, ошеломленная реакцией толпы. Она никогда не нервничала сильно на сцене, но после этой борьбы с аудиторией пот с нее просто градом катился. Чеснашстеннай и остальные из группы охотничьего танца скользнули мимо нее к сцене.
– Ногу сломишь, – сказала Линди.
– Не хочешь ли ты сказать, чтоб мы поостереглись, чтобы публика нам ноги не повыдергивала? – Чеснашстеннай вспрыгнул на сцену.
В этот момент вернулся «исчезавший» мистер Спок.
– Я сейчас умру, – сказала Линди. – Мистер Спок, – вы понимаете, что происходит? Не могу же я быть настолько плоха, – ведь команде с «Энтерпрайза» нравится?… Может, они это просто из вежливости?
– Я могу только предложить гипотезу, – сказал Спок. – Директору, по всей видимости, не нравится то, что он видит.
– Но ведь никто не аплодировал!
– Он не аплодирует – так что и никто из его подчиненных не аплодирует тоже.
– Вы сначала тоже не аплодировали – это никого на «Энтерпрайзе» не остановило.
– Линди, – сказал Спок, – в отличие от директора, у меня нет власти над жизнью и смертью кого-либо на моем корабле.
– О.
– Я полагаю, мы имеем дело с межкультурным недопониманием. Это прискорбно; но поделать ничего нельзя, кроме как продолжать.
– Да. Представление должно идти своим чередом, – сказала Линди.
Точно; так оно и шло: прямиком под горку, насколько это возможно в амфитеатре. Либо директору так не понравился номер Линди, что он распространил свою неприязнь на все представление; либо ему не нравилось вообще все.
Уровень морали за кулисами был невысок.
Джим наклонился к директору.
– Вам нравится представление? – прошептал он.
Директор гневно воззрился на него.
– Ваша цивилизация, если ее вообще можно почтить этим термином, находится в глубоком упадке.
И он высокомерно отвернулся.
На антракте Джим отправился за кулисы. Линди старалась не выглядеть расстроенной, но ей это не слишком удавалось.
– Я просто зашел, чтобы… – Джим умолк. Говорить, что он хотел поддержать ее, было не очень тактично.
– Чтобы оказать моральную поддержку? Спасибо, Джим… Мне она, пожалуй, нужна.
– Я боюсь, что как-то оскорбил директора своей речью, – сказал Джим. На самом деле он понятия не имел, что задело директора, но, в общем-то, это могла быть его речь. Поскольку Джим не сделал своей профессией произношение речей, как Линди и ее компания сделали своим образом жизни выступления, он с радостью готов был взять вину на себя.
– Ты так действительно думаешь? Честно? – Она внезапно вспыхнула. – Джим, прости, я так это сказала… мой тон…я не хотела.
Он улыбнулся.
– Я знаю. Все в порядке.
– Это, похоже, будет представлением из тех, что запоминаются
на всю жизнь, и потом о них рассказывают внукам – тогда это начинает казаться забавным. – Она горестно улыбнулась. – Лет через сто.
Маккой, стоя возле временного бара, протягивал директору запотевший серебристый бокал.
– Попробуйте это, – говорил он, – Это одно из высших достижений человеческой цивилизации.
Директор проверил напиток с помощью прибора, похожего на трикодер.
– Яда нет, – дружелюбно сказал Маккой. – Я врач, а врачам запрещено прописывать яд.
– Как странно, – сказал директор. – А как это называется?
– Это мятный джулеп. Смотрите, я тоже его пью. – Он отпил из другого запотевшего бокала.
Директор тоже отпил глоток. Директор немного подумал.
Можно пить, – сказал он.
– От него на груди растут волосы, – сказал Маккой.
Директор в ужасе швырнул бокал к ногам Маккоя. Колотый лед и
веточки мяты оказались на ботинках Маккоя. Директор быстрыми шагами пошел к своему креслу.
– А жаль, – сказал Маккой.
Джим заметил Алую, которая пробиралась по закулисью. Он подошел к ней.
– Алая, – сказал он. – А вам нравится представление?
Алая провела языком по чувствительным усикам.
– Оно очаровательно. Я буду рассказывать о нем своим внукам.
Джим широко улыбнулся.
– Да, так именно Линди и сказала. Но, может, твои внуки сами посмотрят его, или подобное ему.
– Не думаю, Джеймс.
– Почему? Алая…
Прозвучал сигнал и их разделили, потому что публика поспешила занять свои места.
В амфитеатре Хикару Сулу уныло опустился на каменную скамью. Он
знал, что он должен переодеться, но решил подождать до конца представления, – так, на всякий случай.
Капитан Кирк задержался возле него и улыбнулся.
– Мистер Сулу, вы либо не в форме, либо не с той стороны сцены.
– Мой выход отменили, – сказал Сулу.
– Очень жаль, – сказал капитан. – А может и нет, если подумать.
За кулисами Линди собрала в кулак все свое мужество и вышла на сцену, – объявить Стивена.
Линди полагала, что он просто фантастически приспособил свой номер к низкой гравитации. Тем не менее, директор и его люди продолжали хранить стоическое молчание. Только когда Стивен вынес на сцену факелы, они немного оживились.
Они, вероятно, надеются, что он спалит себе брови, – сердито подумала Линди.
Если и так, Стивен их разочаровал. Он жонглировал девятью факелами, начав бросать их в воздух один за другим, пока они все не закружились над ним одновременно, затем он начал подхватывать их по мере того как они падали, и выстроил из них огненное заграждение прямо перед собой. Он загасил их, опустил на сцену, стянул с головы синюю ленту, освободив волосы, и поклонился. Хотя все с «Энтерпрайза» долго и громко хлопали ему, со стороны людей директора донеслось лишь несколько возгласов одобрения.
– А я думал, что это вулканцам трудно угодить, – сказал Стивен Линди, когда спустился со сцены.
Линди заколебалась. Она осознала, что все это время избегала его, что вряд ли было честно по отношению к Стивену. Ей захотелось обнять его, но не хотелось ставить его в неловкое положение.
