На крошечном экране трудно было разобрать, много ли искренности в улыбке Фреда.
— Надеюсь, ваши друзья в самом деле справятся, — заметил он.
У Миллера возникло странное чувство — какая-то пустота прямо за грудиной.
— Они — не мои друзья, — сказал он.
— Правда?
— У меня, строго говоря, нет друзей. Все больше люди, с которыми я работал.
— Холдену вы многое доверили, — заметил Фред. Это прозвучало почти вопросом. Или вызовом. Миллер улыбнулся, помня, что и Фреду трудно будет определить степень искренности его улыбки.
— Это не доверие, а точная оценка, — возразил он.
Фред кашлянул.
— Вот почему у вас нет друзей, друг мой.
— Отчасти, — сказал Миллер.
Больше говорить было не о чем. Миллер прервал связь. Так или иначе, у него теперь имелась почти своя нора.
Ничего особенного — стандартная клетушка, в которой личного было еще меньше, чем в его норе на Церере. Он присел на койку, просмотрел на терминале статус корабля-смертника. Он помнил, что пора идти в док. Диого и прочие уже собирались, и, хотя вряд ли угар прощальных вечеринок позволит им явиться в срок, все же это могло произойти. У Миллера не было даже такого оправдания.
Джули поместилась у него в голове за глазами. Она подогнула ноги калачиком. Она была красива. Она была такой же, как Фред, Холден и Хэвлок. Родилась в гравитационном колодце и пришла на Пояс по собственному выбору. Этот выбор убил ее. Она искала на Эросе помощи и тем погубила его. Если бы она осталась на корабле-невидимке…
Джули искоса взглянула на него, ее волосы развевались наперекор гравитации вращения. В ее глазах стоял вопрос. Конечно, она была права. Возможно, это немного оттянуло бы события, но не остановило бы их. В конце концов «Протоген» и Дрезден отыскали бы ее. Наверняка. Или вернулись бы обратно и откопали новые образцы. Их ничто бы не остановило.
И он знал о Джули — знал, как он мог знать о самом себе, — что она была не такой, как другие. Что она понимала Пояс и астеров и понимала, что надо пробиваться дальше. Если не до звезд, то хоть поближе к ним. Ей была доступна роскошь, какой Миллер никогда не знал и не узнает. И она от нее отказалась. Она пришла сюда и осталась, даже когда они угрожали продать ее гоночную шлюпку. Ее детство. Ее гордость.
Вот почему он любил ее.
Добравшись до дока, Миллер сразу понял: что-то произошло. Понял по тому, как держались докеры, по их взглядам, в которых читались довольные усмешки. Миллер внес пароль и прополз по неудобному шлюзу модели «Оджино-Гуч», устаревшему еще семьдесят лет назад и узкому, как торпедный порт, в тесный кубрик «Тэлбота Лидса». Корабль как будто склепали из двух корабликов поменьше, не слишком озаботившись дизайном. Амортизаторы были установлены в три яруса. Воздух пропах застарелым потом и горячим металлом. Кто-то курил здесь марихуану так недавно, что фильтры еще не вытянули дым. Кроме Диого в кубрике сидела дюжина ребят — все в разной форме, но с одинаковыми нарукавными повязками АВП.
— Ой, Пампо! Оставил а дир лучшую койку.
— Ценю, — отозвался Миллер.
Тринадцать дней. Ему предстояло провести тринадцать суток в этом тесном помещении с командой смертников. Тринадцать суток бок о бок на койках над мегатоннами взрывчатки в трюмах. Однако все, кроме него, улыбались. Миллер подтянулся на койку, оставленную ему Диого, и подбородком указал на остальных:
— У кого-то день рождения?
Диого выразительно развел руками.
— А с какой стати все раздолбаи так довольны? — спросил Миллер резче, чем ему бы хотелось. Диого не обиделся, а показал в улыбке все бело-красные зубы.
— Ауди-нихьт?
— Нет, не слышал, а то бы не спрашивал, — ответил Миллер.
— Марс разобрался, — сообщил Диого. — Поймал волну Эроса, сложил два и два, и…
Мальчишка шмякнул кулаком по открытой ладони. Миллер тщетно соображал, о чем речь. Атака на Эрос? Взялись за «Протоген»?
А, «Протоген». «Протоген» и Марс. Миллер кивнул.
— Научная станция Фебы, — сказал он. — Марс ввел карантин.
— Шиш тебе, Пампо. Дезинфекцию! Той луны больше нет. Каждый атом на частицы разобрали!
«Хорошо бы так», — думал Миллер. Феба была невелика. Если Марс действительно уничтожил ее так, что на осколках не осталось ни единой протомолекулы…
— Ту сабез?[39] — продолжал Диого. — Они теперь на нашей стороне. Коалиция АВП — Марс!
— Об этом и не думай.
— Ага. — Диого как будто с гордостью признавал, как хрупки, как обманчивы его надежды. — Но мечтать-то не вредно, кве но?
— Лишь бы не думать, — согласился Миллер и откинулся назад.
Амортизирующий гель был слишком густым, чтобы проминаться под его телом при трети g на станции, но Миллер чувствовал себя удобно. Он просмотрел новости на терминале и убедился, что кто-то в марсианском флоте разобрался в положении дел. Им пришлось пойти на большие траты, притом что кругом стреляли, но они не пожалели боеприпасов. У Сатурна стало одной луной меньше и больше одним тоненьким, неоформившимся, лохматым кольцом, если после взрыва осталось достаточно материи на кольцо. На взгляд неспециалиста, походило — взрыв рассчитали так, чтобы направить обломки в сокрушительные недра газового гиганта.
Глупо было надеяться, что правительство Марса не захочет получить образец протомолекулы. И наивно предполагать, что организация такой величины и сложности добьется единодушия по любому вопросу, не говоря уже о таком грозном и многообещающем.
И все же.
Возможно, было достаточно знать: кто-то по ту сторону увидел те же признаки и пришел к тем же выводам. Возможно, это оставляло место надежде. Он опять переключил терминал на волну Эроса. За каскадом шумов мерно бился мощный звук. Голоса возвышались, затихали и возвышались вновь. Потоки данных сплетались в паутину, и после каждого цикла распознающее устройство загоралось, находя в ее узоре какой-то смысл. Джули взяла его за руку, сон был таким убедительным, что он почти поверил, будто чувствует прикосновение.
«Ты мой», — сказала она.
«Как только все кончится», — пообещал он. Правда, он все оттягивал окончание дела. Сперва ему нужно было найти Джули, потом — отомстить за нее, а теперь — уничтожить проект, лишивший ее жизни. Но, когда все закончится, он сможет уйти.
Осталось одно, последнее дело.
Через двадцать минут прозвучала сирена. Через тридцать минут ожили двигатели, и сокрушительная перегрузка на тринадцать дней втиснула его в гель амортизатора. Каждые четыре часа полагался час на одном g для естественных отправлений. А в конце его сборную разношерстную команду ждала установка атомных мин, любая из которых могла превратить их в газ, стоило ребятам чуть напортачить.
