лет назад, когда берег был другой, и завозили песок, ставили зонтики и лежаки.
– Домой? – спросила я через несколько минут.
– Домой, – отозвался мужчина. В его глазах трепетало едва различимое светлое пламя – спокойное и мирное.
Час ушел на то, чтобы добраться до усадьбы, где мы отдохнули в тени дубов, на специально застеленной мягким покрывалом скамье. И снова я говорила, а он слушал, но теперь это не беспокоило.
– Хочешь, сыграем во что-нибудь? – предложила я, когда стало прохладнее. – Карты, шахматы… То есть если ты умеешь.
– Насчет карточных игр ничего обещать не могу, не любитель. А вот нарды или шашки – с радостью.
– О! Шашки – моя любимая! Я постоянно проигрывала брату и убиралась в его комнате.
– На желания играли?
– Только на обязанности по дому.
Бьёрн рассмеялся.
– Ну, убираться я не мастак, зато коварен в желаниях. Решишься?
– Учти, я тоже могу что-нибудь этакое загадать – мало не покажется!
– Сначала выиграй.
– А ты смотри, не продуй!
Мы рассмеялись, и через несколько минут уже сидели на веранде со старой шахматной доской.
– По две партии в день на желания, остальное – просто так? – предложила я.
– Думаешь, времени не хватит со мной расплатиться?
– Вроде того. Я, конечно, не новичок, но и ты наверняка здорово играешь.
– Хм, – отозвался он. – Ладно. Два желания в день. Давай пробную партию для начала, – и стал раскладывать кружочки.
В общем, пробных получилось целых пять, а когда мы немного друг к другу присмотрелись, решили, что пора загадывать желания. Бьёрн играл хорошо, я четыре раза продула и добилась-таки одной ничьей. И вот настал решающий матч.
Мы оба не привыкли надолго задумываться над каждым ходом, просчитывали шаги быстро, а потому уже через несколько минут стало ясно: я снова проиграю. Бьёрн, как и Антон, не поддавался, а вот Эмиль, «добрая» душа, частенько делал вид, что тупит. Я улыбнулась своим мыслям. Бедный мой бывший парень, когда-то казавшийся идеалом! Теперь я, засранка, находила в нем всё новые отталкивающие черты, вместо изюминок – тухлинки, сладкое заменяя горьким. Да, с ним я много плакала, считая себя никчемной. Куда это годилось?
– Таиса, ты витаешь в облаках. Сосредоточься.
Я вернулась к игре, но ничего предпринять не смогла – подарила Бьёрну первое желание.
– Отлично. Ещё?
– А желание? – смущенно спросила я.
– Будет. Давай играть, мне понравилось!
И мы, увлекшись, так и просидели за шашками допоздна. После решили, что нужно попробовать шахматы, затем другие игры, которым пришлось Бьёрна учить. Он пообещал рассказать о тех, в которые играли у них, и я задумалась, какие вечера встречал мужчина на иных планетах. Он поведал о себе крайне мало, о своих путешествиях – почти ничего. Была ли эта скрытность следствием прошлых ошибок?
Солнце уже не припекало, и мы решили погулять по саду. То и дело вокруг падали яблоки, покачивались, налитые солнцем, желтые груши, а хитрые птицы утаскивали с верхушек самые спелые и сладкие чёрные вишни. Снова придется рано встать, чтобы начать варить компот, делать повидло, перебирать, сушить и резать… заготавливать плоды жизни. Создавать пищу такую же сильную и вкусную, какой была для деревьев земля и воды небесные.
Мы с Бьёрном молча друг другу улыбались. Наверное, в такие мгновения люди учатся чувствовать одинаково, внимать энергиям, которые ещё не названы. Возможно, и слова становятся не столь необходимы именно потому, что сердца звучат в одном ритме. Над нашими головами промчалась стайка зеленых лесных птичек. Они весело щебетали, но, кажется, торопились укрыться в чаще.
– Знаешь, неудивительно, что ты привязана к своему поместью, – вдруг сказал Бьёрн. – Я побыл всего ничего, и мне уже здесь нравится!
– Хотя ты городской человек.
– Именно. Но что-то в округе не слишком много подобных усадеб.
– Начинать с нуля очень сложно. На этой земле не мной сад заложен, не мной будет завершен. Всё, что ты видишь вокруг, рождено любовью и временем, растилось без напора – ни удобрений, ни специальных навыков у моих предков не было. Эта усадьба – продолжение каждого из них, и, надеюсь, в ней есть частица меня. Колыбель памяти, так бы я сказала. Её нужно беречь, ухаживать, то есть просто-напросто любить каждый уголок. Даже небо хочет любви.
– Ты говоришь о доме как о ребенке.
– Я и чувствую так. Понимаешь, дело не только в бабушке, которая оставила его мне, но и во внутреннем чувстве правильности.
– Даже древний дуб можно пересадить.
– Старые деревья не пересаживают, Бьёрн. Ты никогда не сможешь выкопать все их корешки, не повредив ни единого, не перенесешь на новое место память о дождях и вкусе земли.
– Ты меня не поняла, – улыбнулся он. – Я говорю о желуде, Таиса, который будет помнить всё, но при этом создаст новую жизнь из прошлого прежней. Никто не выдернет твои корни, если ты носишь в кармане хотя бы одно семечко с родной земли.
Я удивленно на него уставилась.
– А… Да. Это верно. Ты так не говорил прежде. Что случилось?
– Внезапное вдохновение, – пожал плечами мужчина и тотчас хмыкнул: – Понравилось мое красноречие? Прости, поэму в твою честь всё равно не осилю.
Мы рассмеялись.
– А я и не прошу стихов, это меня скорее смутит, чем обрадует. Да и не могу представить тебя, стоящего в позе оратора и декламирующего что-то поэтическое.
– Каким же можешь?
– Например, на моем мотоцикле. А лучше на каком-нибудь покрасивее… И на корабле, на фоне звездного неба.
Бьёрн внезапно обнял меня за плечи и прижал к себе.
– Романтик ты до мозга костей, Тая.
– Да, – прошептала я и робко обняла его в ответ. – Мне кажется, ты чуточку тоже.
– Заразился от тебя, – отозвался он тихо, и тут хлынул отменно теплый, радостный ливень. Солнце хитрым глазом смотрело из-за туч, и радуга не замедлила показаться – огромная, яркая, через все небеса до самых гор.
– Купаться! – обрадовалась я, поднимая голову и глядя на уже мокрого, слегка растерянного Бьёрна.
– Хм…
– Идем же! – и потянула его к ближайшему озеру.
Бьёрн последовал за мной, и я чувствовала, как податливо его сильное тело. Когда хотел, он умел быть гибким. Попробовала бы тянуть насильно – не сдвинула
