широкой ванной, хотя делала это нечасто, предпочитая душ. Но его всегда принимала в одиночестве…
Теперь, при свете, я могла хорошо разглядеть Бьёрна. Где бы он ни летал, солнца там точно хватало – загар был ещё лучше моего. Почему-то, обнаженный, он казался мне выше, и я то и дело утыкалась взглядом в широкую, почти безволосую грудь. Теперь мы оба пахли песком и дождем, и было приятно суетиться над ванной, чувствуя на себе изучающий взгляд гостя. Я мало что успела у него увидеть, но Бьёрн-то времени даром не терял. Как глянет – словно теплой волной окатывает! А когда я повернулась к нему спиной, он легонько прижался сзади, давая почувствовать весь свой жар, всю свою влекущую силу.
Вода в дом приходила из скважины, и была замечательной на вкус. Да и купаться в ней было хорошо – никакой городской желтизны и посторонних запахов. Бьёрн помог мне забраться, и я тотчас уселась, прижимая колени к груди. Усмехаясь, мужчина ловко забрался рядом и погладил меня по пальцам.
– Таиса, ты будто к страшному зверю в логово пришла! Я нежно кусаюсь, милая, и больно не будет.
Я опустила голову и принялась изучать родинку на своём колене.
– Не думай, что я недоволен, – продолжил он. – Мне нравится. Ты могла бы подвинуться ближе?
Я так и сделала, и наши пальцы соприкоснулись, но Бьёрну нужно было больше. Он развел ноги, притянул меня к себе и заставил запрокинуть голову. Поцелует. Боже мой, всё коту под хвост! Ну не умела я целоваться, чтобы мужчине нравилось! Я зажмурилась, но он только невинно тронул мой лоб.
– Сегодня день объятий, Таиса. Вот завтра я снова выиграю, и будет день поцелуев.
Я рассмеялась, радуясь, что позор откладывается.
– Тебе никто не говорил, что ты слишком самоуверен?
– Постоянно. Тебя это не раздражает?
– Нет.
– Значит, ты единственная. Все рано или поздно начинают беситься, уча меня жизни, но зачатки недовольства я распознаю сразу. – Он потянул меня ещё ближе, и я, ощутив между ног незнакомую твердость, замерла, боясь, что от слов он запросто перейдет к делу. Мало ли что там за день? Бьёрн был мужчиной, который следует за желаниями, и хотя я никогда не одобряла подобные порывы, его характер приняла сразу.
– Сейчас поглажу твою спинку – и ты снова расслабишься, как на озере. Знаешь, как приятно чувствовать доверие?
– Я доверяю тебе, Бьёрн.
Он улыбнулся и принялся нежно водить пальцами от ягодиц до шеи, иногда легонько сжимая, щекотя, словно играя на коже как на музыкальном инструменте. Мне сразу стало легче дышать, сознание затуманилось и размякло. Через минуту я ответила тем, что сама начала гладить его спину, и тотчас почувствовала неровность на лопатке.
– Это шрам?
– В спину ударили. Мечом. Планеты и их обитатели не всегда готовы накормить вареньем.
– У меня тоже есть шрам, только на пояснице. Как только дети умудряются падать? Свалилась с горки на железяку, раскроила кожу… Бр! Крови было море, хотя я сама почти ничего не помню, знаю только, что хирург никак не мог успокоить меня, чтобы рану зашить: я крутилась, разглядывая кабинет, и задавала уйму вопросов. Кажется, даже спросила, женат ли он и как зовут его жену – это был молодой симпатичный мужчина.
– Значит, ты была бойкой девочкой?
– Ещё как! Даже дралась с мальчишками! Но лет после десяти всё прошло. Стала чаще сюда приезжать, нашла другие развлечения, полюбила тишину.
– И ягоды с грибами собирать, – хмыкнул мужчина. – Ты ещё бываешь хулиганкой?
– Когда сержусь – да. Но нужно очень постараться, чтобы меня довести.
– Нет, я немного не о том, – хмыкнул он, лаская мою шею. – Могла бы ты совершить что-то безумное? Например… Ну, с парашютом прыгнуть?
– Могла и хотела, но так ничего подобного и не сделала. Мои подруги не домоседки, но им хватало вечеринок в городе и пикников на природе. Да и мне тоже, если быть честной.
– А хочешь, мы с тобой куда-нибудь отправимся? – вдруг предложил он. – В пределах вашего мира, я имею в виду.
– О, с удовольствием! – восторженно отозвалась я. – С огромной радостью! Я была бы тебе очень благодарна…
– Отлично, – довольно проворчал Бьёрн, словно я сказала что-то для него действительно приятное. – По-моему, несмотря на волшебство твоего маленького уюта, пора бы поглядеть на мир с высоты птичьего полета.
Это было обещание, от которого я пришла в тихий, но устойчивый восторг. Мы лежали в ванной ещё около двадцати минут, и постепенно оба согрелись и разомлели. Бьёрн не делал попыток пристать, я не настаивала. Лениво посапывая, желания прятались под лоскутным одеялом, повторяли «потом» и советовали не торопиться.
Прекрасен вечер, что проводишь зимой у огня, где есть лишь золотое пламя, тьма цвета густого ультрамарина и теплые шерстяные носки в снежинку. Прекрасно встречать осень, что приносит цветные листья и прикатывает к порогу темно-красные яблоки, похожие на ветреное закатное солнце. И прекрасны летние дождливые сумерки, когда сидишь на крыльце с чашкой ягодно-цветочного чая, смотришь, как умывается сад, как горят вдалеке огни солнечных фонарей.
Казалось, будто пришедший из-за гор туман плетет серебряные нити, и в этой огромной паутине разместился единственный живой мир – наша усадьба, где центр всего – дом, а само средоточие жизни – мы сами. Ждали только жуков, им был нипочем дождь. Бьёрн, одетый только в старые джинсы, устроился ниже на ступеньках, а руки по-хозяйски положил мне на бедро. Он бы положил и голову, но постоянно вертел ею, задавая то смешные, то серьезные вопросы.
– Сегодня не прилетят, – заключил нетерпеливый гость после десятиминутного ожидания. – Зря тащили свечи.
– А ты глаза закрой и сиди молча, – приказала я, и он весело хмыкнул. – Думаешь, я этих жуков для красоты слога придумала?
– Они, наверное, меня боятся…
– Тихо, говорю!
Но тотчас сама хрюкнула. Как можно быть серьезной, если он постоянно подкалывает? Бьёрна хватило на две минуты.
– Можно прямо здесь спать, – сказал он, обхватил мое бедро и кладя на него лохматую, ещё не просохшую голову. – Не на ступенях, конечно, а возле перил. Я бы завернулся с тобой в одеяло, надышался свежестью, дрых бы, как убитый.
Что бы я ни говорила о стеснении, а после всего произошедшего его осталось совсем мало. Осторожно,
