Он подключил входящий сигнал, поступающий по субэфирной сети, к великолепной аудиосистеме звездолета, и странный, манерный, монотонный голос возвестил на всю рубку:
«Точное время после третьего сигнала один час… тридцать две минуты… тридцать секунд».
«Бил… бип… бип».
Форд чуть усилил громкость, внимательно следя за быстро сменяющими друг друга на экране бортового компьютера цифрами. Для того промежутка времени, который был условием осуществления его замысла, вопрос энергопотребления был ключевым. Требовалось все рассчитать заранее. Он не хотел отягощать свою совесть убийством.
«Точное время после третьего сигнала один час… тридцать две минуты… сорок секунд».
«Бип… бип… бип».
Форд решил проверить, все ли в порядке на этом небольшом звездолете. Прошел по короткому коридору.
«Точное время после третьего сигнала…».
Заглянул в маленькую, чисто утилитарную ванную — вся она была из блестящей стали.
«…один час…»
В ванной звук отличный.
Сунул нос в крошечную спальню.
«…тридцать две минуты…»
Чуть глуховато. На одном из динамиков висело полотенце. Форд скинул его на пол.
«…пятьдесят секунд».
Вот теперь слышимость несравненная.
Форд проверил грузовой отсек и остался недоволен. Слишком уж много всякого хлама в ящиках. Вышел, подождал, пока дверь герметично закроется. Вскрыл запертый пульт управления и нажал аварийную кнопку сброса груза за борт. Как только раньше не додумался! Грохот скатывающихся по полу ящиков продолжался недолго. Все стихло. Спустя какое-то время вновь послышалось тихое шипение.
И тоже стихло.
Дождавшись, пока зажжется зеленый огонек, Форд вновь распахнул дверь опустевшего грузового отсека.
«…один час… тридцать три минуты… пятьдесят секунд».
Недурно.
«Бип… бип… бип».
Напоследок он тщательно обследовал аварийную анабиозную камеру. Обеспечить в ней отличную слышимость было для него делом чести. «Точное время после третьего сигнала один час… тридцать четыре минуты… ровно».
Поежившись, Форд окинул взглядом лежащую в камере ледяную глыбу, внутри которой едва угадывались очертания неведомо чьего тела. Однажды, Зарквон знает когда, это существо проснется — и сразу узнает, который час. Правда, это будет время совсем иного часового пояса, ну да ладно — важен сам принцип.
Форд перепроверил экран компьютера, помещенный над односпальным холодильником, притушил свет и проверил еще раз.
«Точное время после третьего сигнала…»
Форд на цыпочках вышел в коридор и вернулся в рубку управления.
«…один час… тридцать четыре минуты… двадцать секунд».
Голос звучал так четко, будто Форд слышал его по телефону в Лондоне — и это при том, что до Лондона было очень-очень далеко.
Форд уставился в чернильно-черную ночную тьму. Вдалеке сияла звезда — вылитая хлебная крошка, только блестящая; то была Зондостина, известная на планете, с которой доносился манерный, монотонный голос, как Зета Плеяд.
Ярко-оранжевый полукруг, занимавший добрую половину панорамного экрана, представлял собой планету Сезефрас Магна, газовый гигант, где базировались ксаксисианские звездокрейсеры. Из-за ее горизонта только что вынырнула маленькая холодная голубая луна Эпун.
«Точное время после третьего сигнала…»
Двадцать минут Форд сидел и наблюдал, как уменьшается расстояние между звездолетом и спутником, как бортовой компьютер ловит и сажает в клетки таблиц цифры, которые выведут звездолет на орбиту вокруг маленькой луны, замкнут петлю траектории и обрекут этот кораблик, невидимый внешнему миру, обращаться вокруг Эпуна в вечном мраке.
«…один час… пятьдесят девять минут…»
Вначале Форд планировал заглушить все исходящие от звездолета сигналы и излучение, сделать его практически невидимым — пока не наткнешься на него лбом, не заметишь, — но потом предпочел более изощренный замысел. Теперь корабль будет испускать лишь один-единственный луч, тонкий-тонкий, который будет ретранслировать поступающий по субэфирной сети голос говорящих часов обратно, на ту же планету, где эти говорящие часы находятся. Двигаясь со скоростью света, сигнал достигнет этой планеты только через четыреста лет, но, когда достигнет, вероятно, произведет на ней переполох.
«Бип… бип… бип».
Форд хихикнул.
Ему не нравилось думать о себе как о человеке, который способен на хиханьки-хаханьки, но тут он вынужден был признать, что хихикает и повизгивает от смеха уже добрые полчаса.
«Точное время после третьего сигнала…»
Теперь звездолет почти что вышел на вечную орбиту вокруг безвестного, никем не посещаемого спутника. Почти что вышел.
Осталось осуществить последний этап плана. Форд снова прогнал на компьютере симуляцию запуска спасательной мини-шлюпки, проверил все равнодействующие сил, действия и противодействия, тангенсы-котангенсы, поверил математикой всю поэзию движения и увидел, что план его безупречен.
Уходя, он погасил свет.
Когда крохотная сигарообразная шлюпка понеслась, точно язычок застежки-«молния», к расположенной в трех днях лету орбитальной станции Порт Сезефрас, несколько секунд она скользила бок о бок с длинным, тонюсеньким лучом, которого ожидал гораздо более долгий путь.
«Точное время после третьего сигнала два часа… тринадцать минут… пятьдесят секунд».
Форд хихикал и повизгивал. Он бы расхохотался во все горло, но в шлюпке было слишком тесно.
«Бип… бип… бип».
— А самое противное — это апрельские проливные.
Артур что-то уклончиво промычал; сидящий рядом мужчина, по всей видимости, твердо решил завязать с ним разговор. Артур хотел встать и пересесть за другой столик, но кафе было переполнено. Артур принялся яростно помешивать кофе.
— Долбаные апрельские проливные. Ненавижу, ненавижу, ненавижу.
Наморщив лоб, Артур уставился в окно. Над автострадой висела лучистая, почти невесомая завеса дождя.
С тех пор как Артур вернулся, миновало уже два месяца. Войти в прежнюю колею оказалось до смешного просто. У людей, в том числе и у него, удивительно короткая память. Теперь восемь лет безумных странствий по Галактике казались ему даже не дурным сном, а скорее фильмов, который он записал на видео с телевизора и засунул на нижнюю полку шкафа, так и не удосужившись посмотреть.
Осталась только радость от возвращения домой. Теперь, когда, как он считал (увы, опрометчиво), над его головой всегда будет атмосфера Земли, все, находящееся в пределах этой атмосферы, ему ужасно нравилось. Глядя на серебристое сияние дождевых капель, он осознал, что просто обязан за них вступиться. И заявил:
