— Ости заперлась у себя, — сказал Фейн. — Она не отвечает.
— Нужно поговорить с ней, — сказал Голдман.
— Оставьте ее в покое! — неожиданно произнес Эвенз, повысив голос. — Она и так перенервничала с последними событиями.
— Все не так просто, — сказал Альбертон.
— Так, что же случилось с Блэком? — спросил Дадсон.
— Он умер, — спокойно ответил Альбертон. — Ости последний свидетель, который, возможно, что-то видел.
— То есть как, умер? — удивился Дадсон.
— Этого мы не знаем, — ответил Альбертон. — Я и Голдман перенесли тело в холодильник к остальным…
— Я не верю вам, — нервно пробубнил Эвенз. — Вы что-то скрываете!
— Нет, нет, — сказал Голдман, пытаясь успокоить его. — Это правда, Блэк уже не дышал, когда мы увидели его.
— Кто первый его увидел? — спросил Дадсон.
— Я, — ответил Альбертон. — Мы с Фейном заметили Ости. Она оставляла за собой кровавые следы на полу. Я решил проверить и… Потом позвал на помощь Голдмана.
— Да, все так и было, — подтвердил Фейн.
— Тебя же там не было! — повысил голос Эвенз.
— Да, но я… — оправдывался Фейн, к его горлу подкатил ком и сковал голосовые связки, от волнения он не смог внятно ответить и запнулся.
— Вы с ними заодно, Фейн, — сказал Эвенз.
— Перестать! Немедленно замолчать! — крикнул Голдман, пытаясь воздействовать на Эвенза. — Да, среди нас есть преступник, и нам надо его обезвредить.
— Мы все здесь убийцы, — сказал Дадсон.
— Не думаю, — сказал Альбертон.
— Это его идея, — сказал Голдман, — послушайте, только спокойно. У нас у всех сейчас нервы на пределе, но если мы не перестанем действовать спонтанно, поддавшись панике и эмоциям, то нам не выжить. Убийца будет зверствовать дальше.
Все замолчали.
— И что ты предлагаешь? — спросил Дадсон, взяв Эвенза за руку. Тот отдернул руку и отошел в сторону.
— Да, возможно, что это правда, — начал Альбертон. — Мы все преступники. Но каждый из нас, если бы убивал, то действовал бы одинаково, то есть все мы совершали разные, непохожие преступления, судя по уголовным делам.
— Что ты, черт возьми, имеешь в виду? — спросил Эвенз.
— Я хочу сказать, что все серийные убийцы оставляют, как правило, свой этот…
— Автограф, — подсказал Фейн.
— Да, именно. Наш убийца тоже. На теле Крофтона и Хейли мы обнаружили чистый лист бумаги, прикрепленный убийцей к телу. На теле Блэка мы нашли такой же лист.
— Что за чушь? — сказал Эвенз, — Я не верю вам.
— Да послушай, — сказал Фейн, — Это правда. Когда мы осмотрели труп Крофтона и Хейли, там были эти листы. Правда, они были с пятнами крови.
— Ну, допустим, — сказал Дадсон, — и что вы предполагаете?
— Я предполагаю, что все эти преступления совершил один человек, — сказал Альбертон, и он где-то скрывается на корабле. Этот человек должен хорошо знать корабль, ведь, он уже совершал какие-то манипуляции с компьютером. Он имеет к нему доступ, это определенно. Более того, он в отличие от нас всех, не страдает потерей памяти. Он в ясном сознании.
— Вряд ли о нем можно так сказать, — заявил Дадсон, — судя по тому, что он сделал с Хейли.
— Это верно, — сказал Альбертон. — Это не человек, ничего нормального в нем нет. Но он убивает, получает от этого удовольствие и не перестанет убивать, пока мы его не остановим.
— И что же вы предлагаете? — спросил Дадсон.
— Я предлагаю разделиться нам на небольшие группы и обшарить весь корабль снизу доверху, отсек за отсеком, — сказал уверенно Альбертон.
— Что? Чтобы я с кем-то из вас отправился в дальние отсеки этого проклятого судна, — сказал нервно Эвенз. — Нет, ни за что. Я останусь здесь! Тут безопаснее. Или, как Ости, запрусь в комнате. Слава Богу, что там есть замки.
— Очень это помогло Крофтону, — заметил Фейн.
Эвенз остался на кухне один. Остальные разделились на две группы и отправились осматривать отсеки судна. Фейн и Альбертон шли в одной группе.
— Я вижу в твоих глазах беспокойство, — сказал Фейн, когда они шли по пустынному коридору, осматривая каждый уголок, всякий подозрительный предмет или тень. — Ты что-то не рассказал.
— Ты прав, Фейн, — ответил Альбертон.
— Что-то с Блэком было не так? — предположил Фейн.
— Это чудовищно, — ответил Альбертон. — Я обнаружил его тело по следам, оставленными Ости. Они привели меня к нему. Рядом с телом лежал нож. Он был в крови. Там вообще все было в крови. Мы потом с Голдманом все убрали, чтобы это не повлияло на сознание остальных. Это было невероятно. Как такое возможно только.
— Что?
— У него не было глаз.
— У кого? — переспросил Фейн.
— У Блэка. Убийца выколол ему глаза. Даже Голдман не мог определить, произошло ли это после его смерти или во время убийства, когда Блэк еще мог чувствовать. Лишь две дырки. Кстати, глаз на месте преступления мы не обнаружили. Их унес убийца.
— Ты еще говорил, что было много крови.
— Да, верно, на его теле, точнее в области живота, виднелась рана. Она сделана была ножом.
— Почему ты в этом так уверен? — спросил Фейн.
— Потому что окровавленный нож лежал рядом в метре от тела.
— Ты не думаешь, что это ужасное преступление могла совершить такая красивая девушка? — спросил Фейн.
— Голдман полагает, что удар ножом совершила именно Ости. Она оборонялась, Блэк напал на нее. Но это всего лишь предположение. Блэк должен был помочь мне, а он неожиданно исчез, оставив меня умирать вне корабля. И если бы ты не появился вовремя…
— Да, да, я помню.
— Но кто же тогда добил Блэка. Кто совершил это чудовищное преступление, которое на Земле было бы немыслимо даже представить?
— Мы его сейчас и ищем, — ответил Альбертон. — Там, на Земле, почти всё идеально, человечество пришло в свою завершающую стадию развития. В совершенство души. Ты помнишь, как каких-то лет десять назад неправильное воспитание ребенка приравнивалось к преступлению, из-за одного неверного слова или поступка матери или отца, государство могло завести уголовное дело и отобрать ребенка.
— Нет, не помню. По-видимому, это потерялось в моей памяти.
— Мы построили идеальный мир, в котором невозможно всякое насилие. Дети воспитывались в идеальных условиях.
— И что? Ты хочешь сказать, почему появилось это зло в нас? — спросил Фейн.
— Я не уверен, что в нас, — ответил Альбертон. — Несомненно, кто-то совершает все эти преступления, свидетелями которых все мы являемся. Может он и нас отправит на небеса, но я не понимаю.
— Чего?
— Я не понимаю: как в таком идеальном мире, который был создан, я возвращаюсь к нашему прошлому разговору о Боге, идеальным миром и целой цивилизацией или Богом, называй, как хочешь, нашлось место для неидеального.