Степан подцепил резиновой ложкой мясо. Оно так и выпало из его рта. Из динамиков снова донесся крик – по сравнению с ним предыдущие вопли были жалким бараньим блеяньем.
– Сволочи! – Степан застонал и бросил тарелку о стену. Мясо и овощи растеклись по зеленому пластику.
Так им пошло-поехало. Опять слышались вопли. Зажигались экраны. Картины, которые показывали, становились все жутче и жутче. Наконец, Степан не выдержал и начал со всей дури барабанить кулаком по экрану. Однако тот был сработан на совесть и был рассчитан на такие случаи.
К концу дня Лаврушин понял, что полностью вымотан, опустошен. У Степана взгляд стал как у затравленного волка, которого вписывают в красную книгу.
На ночь их оставили в покое.
Спали земляне плохо, урывками. Утро ознаменовалось больной головой и ожиданием новых воплей и сцен пыток…
Шуршали набегающие на песок волны. Катились белые барашки. Маячил вдалеке треугольный парус и парил дельтаплан. Экраны давали полную иллюзию реальности, так что краба, ползущего по песку, хотелось потрогать рукой. Лаврушин и попытался это сделать, естественно пальцы ощутили холодную стеклянную поверхность экрана.
– Сволочи, – это слово Степан повторял все последнее время.
Идиллия кончилась. Начался ужастик. Опять крики. Скрежет распиливаемых костей.
Пытка длилась много часов. Изощреннейшие световые и звуковые эффекты, возможно, инфразвук и электромагнитное воздействие – все было направлено на одно – открыть двери в мозгу для кошмара.
И это удавалось. Кошмар все глубже внедрялся в сознание. Он опутывал его мягкими щупальцами и сдавливал все сильнее. Это был не резкий ужас, вызывающий выброс адреналина. Это был тягучий вялый страх, перемешанный с невероятным отвращением. Это походило на казнь, когда человеку не рубят голову, а неторопливо вытягивают все жилы. Настали минуты, когда Лаврушин ощутил, что психологическая защита таниан начинает ползти трещинами, и на пороге – безумие. От него могла избавить только смерть.
Лаврушин понимал – что избавления от кошмара нет. Но все-таки в глубине души жила надежда, хотя в такой ситуации надеяться на что-то было смешно. Там, где нет места расчету, появляются мечты. Лаврушин мечтал о том, что дверь распахнется. На пороге окажется Инспектор с лучеметом. Он сделает широкий жест – путь свободен, я успел.
И дверь действительно распахнулась. Лаврушин вдруг поверил, что мечта сбудется.
Но это был вовсе не Инспектор. Пленников посетил советник диктатора.
– Здравствуйте, – сказал Друвен…
* * *
Есть старый земной анекдот. Беседуют оптимист и пессимист, Пессимист стонет: «Дальше все будет хуже, хуже и хуже». Оптимист радостно восклицает: «Нет. Хуже некуда».
Сейчас, глядя на гостя, Лаврушин никак не мог решить, кем же ему быть – оптимистом или пессимистом? Несет ли гость с собой мешок с новыми неприятностями, или хуже уже некуда?
Друвен был с ног до головы закутан в черный плащ, что придавало ему сходство с Мефистофилем.
– Ну как вам здесь? – осведомился он, обдав землян ледяным, пронизывающим, рентгеновским взором. Похоже, на Химендзе с детства тренировались и соперничали в том, у кого взгляд более противный. Аборигены достигли в этом искусстве больших высот.
– Отлично! – воскликнул налившийся кровью от злости Степан.
– Система обработки, которой вас подвергают – гордость нашей передовой науки, – сообщил Друвен.
– Есть, чем гордиться, – поморщился Лаврушин.
– Никаких физических страданий, – Друвен будто рекламировал свою знаменитую систему для продажи. – Чисто. Стерильно. Вся борьба перенесена на поле человеческого сознания. Там нет места грязи, крови, нечистотам.
– Это гуманно.
– Конечно. Кунан понял, что пытками от вас ничего не добиться. Остается единственный путь – пробудить в вас страх перед смертью и страданиями. Он надеется, что вы благоразумно выберете жизнь.
Друвен хитро прищурился. Земляне ждали продолжения его речи.
Помолчав, он продолжил:
– Жизнь же удивительна. Это игра света, тысячи радостей и наслаждений. Это власть. В конце концов – это просто жизнь.
– Бесполезно, – вдруг прорвало Лаврушина. – Что такое Звездоликий и его власть нам прекрасно известно. Никогда не мечтали стать соучастниками его злодеяний.
– Ах, совесть. Совесть… Это дорога в никуда.
– Нам со Звездоликим не по пути. Все.
– А кто говорит о Звездоликом? – теперь у Друвена были не глаза, а щелочки, в которых плясали черти.
Тут Лаврушин разом понял – и к чему этот визит и куда клонит Друвен. А главное – он понял, что визирь диктатора поставил на карту.
– Речь идет обо мне, – торжественно объявил Друвен.
– Во дает, – восхитился Степан. – Лаврушин, он шефа подсидеть хочет.
Друвен прикусил губу, но тут же овладел собой.
– С оружием Дзу, – сказал он, – мы вытрясем из Кунана душу. Мы будем владеть этим миром. Миллионы людей будут копошиться у наших ног. Они будут жить или умирать по мановению наших рук. Дышать будут по нашей воле, – теперь в его голосе проскальзывала одержимость. Безумие легкой кистью художника-визажиста тронуло его лицо.
– Мы не будем ввязываться в конфликт с Содружеством – ведь Тания боится именно этого. У меня холодный разум. Я знаю, что даже с оружием Предтечей шансов в этой войне у нас нет. Но Кунан уверен в обратном – и он страшен в своем неудержимом порыве. Кроме того, нам хватит дел и здесь.
Он замолчал, и лицо его приняло обычное холодно-неприступное выражение. Потом он презрительно изрек:
– Я говорю – нам. Вы хоть понимаете, насколько это щедрое предложение?
Лаврушин кивнул.
– В противном случае вы сгниете в этом каменном мешке. А Кунан тем временем найдет сокровище. Сам. Он близок к цели.
– Насколько близок? – поинтересовался Лаврушин.
– А мы уже партнеры? – усмехнулся Друвен.
– Пока еще нет.
– Откажитесь от моего предложение. Заупрямьтесь. И тогда Звездное Содружество останется лицом к лицу с агрессором. А на Химендзе умеют воевать. Мы воевали всю историю.
– Умеете, – согласился Степан.
– Галактическая война, – с нажимом произнес Друвен. – Или ваше согласие. Суть выбора.
Лаврушин напряженно раздумывал, что делать. Отдать оружие Друвену – это исключено. Отказаться – верная погибель. Попробовать поводить за нос опытнейшего придворного хитреца? Насколько это возможно? Покажет время – но попытаться можно. Это значит немного оттянуть гибель. А время владеет судьбой. Судьба же порой мчится головокружительными и непредсказуемыми виражами.
– Как вы решились прийти сюда? – спросил Степан. – Камера наверняка прослушивается.
