— Конечно, — он не мог этого видеть, но представил, что тень улыбнулась, — но разве тебе не хотелось бы вместо забвения получить нечто более ценное? Просветление?
Он снова вздохнул, глядя на нежно-розовые в свете разгорающейся зари лепестки лотосов.
— Ты знаешь, что для меня этот путь непосилен, — привычно ответил он, — поэтому ты меня и выбрал, верно? Другой человек, может, и смог бы осилить такую дорогу за прошедшие века. Но не я.
— Ты очень высокого о себе мнения, — тень опять невидимо усмехнулась, и перешла к делу.
После разговора о делах он просидел на скамейке из сандалового дерева до полудня, когда солнце разогнало все тени, и стало жарко.
— Сюй Мэй! — Наконец, позвал он.
— Да, отец, — она появилась так быстро, что, казалось всё это время ждала прямо у него за спиной. Разумеется, это было не так.
— Скажи мне, — он тяжело вздохнул, — ты боишься северного ветра?
— Мы в закрытой бухте, отец, — ответила она, — у нас не причин бояться ветров.
— Пришло время выйти в море. Ты ведь знаешь о временах, когда Зефир наполнял наши паруса, но приносил страшное опустошение на суше?
— Знаю, отец, — она почтительно кивнула, — но Борей нынче слаб. Железо для гвоздей не может наполнить наши паруса для хорошего похода.
— Вечерняя прохлада принесла мне весть, что Борей породит Феникса. Он родится в центре шторма, там, у створа гнезда больших птиц на юге, в час быка. Его надо проводить домой.
— Будет сделано, отец, — она почтительно кивнула.
Он замер, глядя вдаль, как будто любуясь пейзажем. Поняв, что больше поручений не будет, она развернулась, и быстрым шагом пошла по гравийной дорожке в сторону чайного павильона. Её элегантный деловой костюм дополняли строгие туфли на довольно высоком каблуке, но её походка на зыбком гравии оставалась такой же лёгкой и непринуждённой, как на дорогом паркете.
В павильоне она легонько прикоснулась к одной из бамбуковых опор. Раздался тихий гул, и кусок газона чуть в стороне от входа поднялся, открывая проход на узкую каменную лестницу. Девушка вышла из павильона, уверенно и привычно ступила на лестницу. Спускалась она довольно долго, терпеливо и размеренно цокая каблуками по полированному камню. Внизу её ждал небольшой тамбур с рядом железных шкафчиков, оснащенных кодовыми замками. Она ввела нужную комбинацию на одном из них, замок щелкнул, и она достала из стальной ниши сумочку и смартфон. После этого подошла к дверям, похожим на обычные створки лифта в офисном центре, посмотрела наверх, и произнесла:
Когда за правду выдается ложь, —
Тогда и ложь за правду выдается,
Когда ничто трактуется как нечто,
Тогда и нечто — то же, что ничто!
Створки открылись; за ними стояла открытая прозрачная капсула с единственным креслом. Она элегантно опустилось в его мягкие объятия. Прозрачный колпак с легким щелчком закрылся, тёмный тоннель наполнился низким гулом, и капсула рванулась вперёд, набирая скорость, как взлетающий лайнер.
Уже через пять минут девушка выходила из лифта на вершине одной из башен делового квартала Гонконга. Помещение на первый взгляд было довольно аскетичным: серые стены, украшенные традиционными каллиграфическими свитками, сдвижные черные двери на противоположной от лифта стороне помещения, простые чёрные кресла для посетителей, и узкая стойка рецепции. Однако впечатление аскезы рассеивалось, если пристально исследовать детали: эксперт бы определил, что скромная каллиграфия на стенах принадлежала кисти Ван Сичжи и Ци Байши, а кресла — ни что иное как кресла Elysium-R от Роллс-Ройса.
Три человека за стойкой почтительно встали. Девушка постояла минуту, что-то сосредоточенно изучая на экране смартфона.
— Сообщите совету, что заседание откладывается, — наконец, сказала, не отрываясь от экрана, — вертолёт прогреть, пилотов джета оповестить, вылет немедленно. Я возьму Globe Master.
— Статус, госпожа? — спросил один из ресепционистов — крепкий мужчина среднего возраста, в строгом черном костюме.
— Статус неофициальный.
— Сопровождение?
— Красный посох, — ответила девушка загадочной фразой, — кроме сорок пятых. Максимально серьезно. И быть готовыми немедленно дать ответь по анализу внешности.
— Направление?
Девушка поколебалась секунду, а потом ответила:
— Россия, Москва, Домодедово.
— Принято. Вертолет подтверждаем через две минуты. Прошу на площадку, госпожа, лифт готов.
Она повернулась было, чтобы уйти, но задержалась на секунду, чтобы сказать:
— Да, шефу доставьте Аньцзи Байча. Если он всё еще у лотосов. Если нет — то не надо.
— Принято, госпожа.
Море
Этот автомобиль был похож на капсулу, которая позволяет выпасть из времени и пространства, настолько «продвинутой» была изоляция. Тихая музыка, полумрак, мерцание кнопок и мониторов — и едва ощутимое движение. Если бы не знал, Дима ни за что не поверил бы, что они едут по стыкам разбитых плит старой бетонки.
Он хотел посмотреть солдату в глаза, хоть полумраке салона это сделать было сложно; пытался поймать его взгляд. Дима помнил холод в груди, когда он увидел направленный ему в лицо ствол винтовки. А еще из головы не шли слова Джессики про Росскую Империю, пажеские корпуса, стажировки.
«Кто же ты такой, солдат?» — подумал он. И неожиданно получил беззвучный ответ: «Ты сам ответил на свой вопрос. Я солдат».
Дима подскочил на сиденье, но быстро взял себя в руки, заметив заинтересованный взгляд Джессики.
«Что еще я про вас не знаю, а, ребят?»
«Много чего. Так же, как и мы о тебе. Ты ведь тоже не особо разговорчивый парень, верно?» — солдат улыбнулся, как будто своим мыслям.
«Остальные тоже нас слышат?»
«Слышат. После того, как ты обратился ко всем нам».
«Что на самом деле произошло в вашем мире?»
«Это долгий разговор, — ответил солдат, — основное ты знаешь: вторжение. Перемещение всех людей в лагеря».
«Я вам не верю».
«Твое право. Я старался не лгать без необходимости. Может быть, не ответил на не заданные вовремя вопросы».
«Сколько тебе лет на самом деле?»
«Семнадцать биологических», — ответил солдат.
«А не биологических?»
«Вот и первый правильный вопрос, — Серёга снова тихонько улыбнулся, — я ведь уже намекал, что время на тропах идёт совсем не так, как в мирах. И на тропах мы не стареем. А ходил я довольно часто. Было время, когда я был единственным ходоком на всю страну, а, может, и на весь наш несчастный мир».
«Так сколько тебе на самом деле? Сколько всем вам?»
«Мне тридцать два. Коле одиннадцать. Тане четырнадцать».
Пока Дима ошарашено переваривал полученную информацию, автомобиль остановился. Он недоуменно посмотрел по сторонам: кругом была непроглядная темень.
— Приехали, — улыбнулась Джессика, — выходить по одному, охранник укажет путь, следовать за ним бегом. Времени очень и очень мало.
— Подождите, но где же аэропорт? — Спросил Дима, — как мы в самолет-то попадем?
— Димочка, у тебя паспорт есть? — Спросила она, не переставая улыбаться, — а у ребят?
— Но как же тогда…
— Быстро на выход, — Джессика не дала ему договорить, открыв дверь со своей стороны, — времени нет совсем.
Они остановились в лесу, на разбитом просёлке с глубокой колеей. Справа был высокий сетчатый забор с колючей проволокой наверху, в нем было прорезано отверстие высотой в человеческий рост. Возле забора стоял один из охранников, и жестом указывал на проход, мол: «Скорее, скорее!»
— Ребята, бегом, пошли! — скомандовал солдат.
Коля и Таня послушно рванулись по мокрой траве к забору. Охранник, указывавший путь, побежал впереди.
— Дима, давай, — Серега обратился к нему, — Я пойду последним. Если кто падает — поднимаю, и несу дальше.
Бежали они совсем недолго. Пару раз Дима действительно чуть не упал — в траве были невидимые кочки. Они поднялись на довольно крутой склон; наверху была изолированная бетонная площадка, окруженная лесом, где стоял небольшой самолёт. В салоне было темно, только на стекле кабины пилотов перемигивались разноцветные огоньки и отражения дисплеев. Свистели двигатели, в воздухе приятно пахло керосином.
