— И незачем ходить в этой маске, — снова заговорил Пузорез. — Ветер с внешних поясов сносит эту гребаную серу! Снова можно дышать воздухом…
У Паньли кивнул и снял маску. Дуновение теплого воздуха лизнуло его лицо в испарине. Темные глаза Пузореза, наполовину скрытые под черными космами, выжидательно поглядывали на него.
— Ты таскаешься по Шестому больше двадцати лет, а, похоже, так и не привык…
— К красоте никогда не привыкнуть, — отрезал У Паньли.
— Красоте? — Пузорез гоготнул. — Эти ободранные булыжники и чертов газ? Не иначе как твой родной мир — паршивая помойка для…
Убийственный взгляд собеседника отговорил его развивать дальше эту тему. Может быть, Баньши и высмотрел красоту там, где ничего не было, кроме серы да засухи, но он был самым непредсказуемым и опасным бойцом в организации Жанкла Нануфы, и, если хоть чуточку дорожить жизнью, было бы разумнее уважить его пристрастия.
— Не пойми неправильно, Баньши! — поспешно добавил Пузорез, разводя руки движением, от которого распахнулась его куртка и обнажилась, помимо мускулистого коричневого живота, перламутровая рукоятка кинжала, заткнутого за пояс его штанов. — В конце концов, твое право — считать это за красоту…
У Паньли хорошо понимал, что за вопрос не дает покоя молодому сбарайцу — тот самый, которым члены организации не уставали его донимать на протяжении больше чем двадцати лет. Пузорез, присоединившийся к Жанклу Нануфе три месяца назад, не стал исключением из правил.
— С какой ты планеты?
— Откуда-то оттуда, — отвечал У Паньли, показывая в небо.
— Ты похож на обитателей левантийских миров…
— Ты когда-нибудь видел жителей Леванта?
— Реально — нет… в программах головидения. Почему ты секретишься, откуда ты?
— Если я тебе скажу, это уже будет не секрет…
У Паньли и сам отчетливо не представлял мотивов, подтолкнувших его окружить себя тайной. Возможно, ему бессознательно хотелось набросить на свою молодость пелену забвения, раствориться в небытии, которое унесло его собратьев… Возможно, то был способ защититься, чтобы избежать зависти или навязчивого любопытства, зачастую идущего рука об руку с завистью, чтобы не всплыло его рыцарское прошлое и о нем не донесли представителям Святой инквизиции. Как член организации Жанкла Нануфы, одного из ведущих поставщиков человекотовара империи Ангов, он пользовался некой разновидностью иммунитета, которая гарантировала ему, в обмен на душевный мир, определенное спокойствие. Однако такое существование нисколько его не удовлетворяло, и У Паньли понемногу переполнялся глубоким отвращением к себе — настолько, что иногда у него мелькали мысли о самоубийстве.
Они миновали вдвоем ворота в высокой стене и вошли во внутренний двор, кипящий лихорадочной активностью. С Сиракузы поступил большой заказ, и, чтобы удовлетворить свою клиентуру, в основном состоящую из кардиналов и знатных придворных, Жанкл Нануфа приказал провести новый набег, едва успел завершиться предыдущий. Механики не успевали осмотреть старые фургоны, выстроившиеся у подножия вала. Двигатели работали уже несколько часов, чтобы дать ядерным батареям прогреться и максимально увеличить их запас пробега. Люди, примостившиеся на крыльях металлических колес, заканчивали ремонтировать решетки клеток.
У Паньли различал на окружной дорожке неподвижные силуэты часовых, вооруженных длинноствольными волнобоями. После того, как мятеж был подавлен, Междупол разрешил Жанклу Нануфе и его людям прибрать к рукам этот бывший оплот повстанцев. Злые языки утверждали, что основатель конторы заключил секретный союз с имперскими силами, и злые языки, вероятно, были правы, но, поскольку приспешники Жанкла Нануфы безжалостно их подрезали (чаще вместе с головами, в которых они обретались), языки быстро перестали болтаться и клеветать. Аналогичным образом, отмечая странное безразличие оккупационных армий по отношению к дерематам сети — дерематам, частное пользование которыми каралось тяжким стиранием, — злонамеренные умы могли сделать столь же тенденциозные, сколь и поспешные выводы, но злонамеренные умы на Шестом кольце превратились в вымирающий вид.
Пузорез кивнул на фургоны.
— Кэп смерти нашей хочет! — заворчал он. — Прошло всего два дня с тех пор, как мы спустились с гор Пиай, как он уже гонит нас обратно! Мне даже некогда было опробовать хоть парочку из товарной партии…
На ходу У Паньли вполглаза приглядывал за сбарайцем: от человека, который носился со своим тесаком как с доказательством мужского достоинства, словно со стоящим пенисом, не стоило ожидать ничего хорошего. Если он так и будет то возмущаться, то хвастаться по каждому поводу, то недолго протянет в конторе. Жанкл Нануфа ценил сдержанных, эффективных рекрутов, теней, которые выполняли его приказы, не переча и не жалея себя, и не питал особой симпатии к маньякам, которые врывались в загоны, чтобы «опробовать» товар. За нескольких недель Пузорез умудрился заразиться максимально раздражающими привычками; такое случалось кое с кем из ветеранов, прибивавшихся к организации на протяжении долгих лет, жалких педерастов, от которых кэп избавлялся без проволочек.
У Паньли пожалел, что снял маску. Поднятая ветром пыль пробиралась в ноздри, в горло, в бронхи, а пропотевшие хлопковая рубашка и брюки липли к коже. Небо почти полностью очистилось, ослепительный свет двойной звезды заливал двор, сверкал на металлических частях фургонов и стволах оружия, обворачивал красноватой каймой пять внутренних колец и охристый полумесяц Сбарао.
— Не пройдет и часа, как будет пятьдесят градусов! — не унимался Пузорез. — Это настоящее безумие — отправлять нас в Пиай по такой жаре!
Они зашли в центральное здание — массивное сооружение с крышей-террасой, с оштукатуренными стенами, пошедшими пятнами ржавчины и испещренными бойницами. Охранники на посту остереглись подвергать их личному досмотру по всей строгости. Репутация Баньши, человека, которого Жанкл Нануфа недвусмысленно прочил в свои преемники, убеждала придерживаться в его присутствии нейтрального поведения, граничащего с полной незаметностью.
Мужчины пересекли зал и погрузились в размытую светотень. Пузорез окинул У Паньли взглядом восхищенным — и с тем завистливым. Если бы он предстал перед охранниками в одиночку, они бы с наслаждением досмотрели его с головы до пят, потыкали зондом у него в анусе и подержали бы во дворе голым, с расставленными ногами. Они хватались за любой повод, чтобы поиздеваться над новобранцами, и несколько раз Пузорезу приходилось сдерживаться, чтобы не выхватить кинжал и не вонзить его по рукоять кому-нибудь в низ живота.
В комнату через большие окна с закругленными арками лились потоки света. Вокруг стола из дорогого дерева стояли около двадцати вожаков рейдерских команд, «фургов». Летучие сферы кондиционеров издавали гудение, похожее на жужжание рогачей-великанов в сезон чистого неба.
— Мы ждали только тебя, Баньши! — сообщил Жанкл Нануфа.
Глава организации шевельнулся в кресле, подался вперед и взял из дорогой опталиевой коробочки эндорфинную сигарету. Это был невысокий мужчина, всегда в белом, ряболицый, с густыми черными волосами, которые он смазывал маслом. Его острый сумрачный взгляд и живая жестикуляция плохо вязались с невозмутимостью в спокойном низком голосе. Он страдал от язвы желудка, но, поскольку не верил врачам из ЗКЗ — Звездной Конвенции Здоровья, — прибегал к утолению болей эндорфинами, выделенными из не нашедшего сбыта человекотовара и смешанными с красным табаком из миров Скоджа. Легенды гласили, что он лично знавался с сеньором Донсом Асмуссой и его женой, дамой Мониаж, но хотя кэп никогда на эту тему не заговаривал, У Паньли мог поспорить, что тот ни за кем, кроме себя, не оставит права лепить собственные мифы.
— Я слишком устал, чтобы пойти с вами. Баньши, на тебя ложится полная ответственность за операцию. У меня крупный заказ на мальчиков до десяти лет. Будьте осторожны, народами гор Пиай правит патриархальная система, пусть даже там распоряжаются има, ясновидящие. Эти люди только хмыкнут, если от них уведут дочерей или даже жен, но своих наследников мужского пола они будут защищать до последней капли крови.
