Вернувшись к машине, он завел заглохший двигатель.
На душе у Ковальского было тяжело. Он, как и Мари чувствовал – привычный мир больше не вернется. Никогда. В мыслях лейтенанта боль и горечь успели смениться тоской. Он пытался понять происходящее, но не мог. Не хватало, ни информации, ни знаний. Плохо когда учебные программы утверждали одно, а реальность демонстрировала совершенно иное.
– Мари. – Негромко позвал он.
Девушка обернулась.
– Нам нужно решить, что делать дальше. Энергостанция наверняка захвачена сервомеханизмами.
Она молча ждала продолжения. Присев на край сиденья Мари смотрела на Яна, остро ощущая, что он остался ее единственной опорой в изменившемся до неузнаваемости мире.
– Почему ты так решил?
– Будь атака андроидов отбита, сейчас окрестности прочесывали бы вооруженные люди. – Скупо, но доходчиво пояснил он. – Бой на станции закончился около получаса назад, а мы с тобой нарвались на засаду андроидов.
Мари кивнула, соглашаясь с его доводами.
– Есть предложения? – Спросила она, чувствуя, – нужно что-то сказать, поддержать разговор…
– Я могу попытаться отвезти тебя в город. Хотя не уверен, что туда есть безопасный путь. По крайней мере отсюда.
– А сам ты что думаешь?
– Я бы двигался через энергостанцию. – С мрачной решимостью произнес он. Лейтенант явно пребывал не в лучшем состоянии духа, не смотря на только что одержанную победу. Он не мог бросить Мари, не мог сказать ей, как сильно ее присутствие стесняет свободу выбора…
– Ян… – Она запнулась, подбирая слова. – Тебе это нужно? Обязательно нужно?
– Наверное, ты не поймешь меня… – Сокрушенно покачал головой Ковальский. – Моего взвода больше нет. Да и я сам, скорее всего, уже не значусь в списках живых.
– При чем здесь ты?!
– Я боюсь получить глупый или панический приказ… – Немного помедлив, сознался Ян. – Или хуже того – попасть под следствие.
– Но ты сражался, ты ранен, и уверена – сделал все, что в человеческих силах, чтобы остановить их там у холма!
– Так думаешь ты. Но другие люди могут решить иначе. К сожалению, я знаком с подобными ситуациями. Меня станут допрашивать, в то время когда нужно действовать, иначе город просто погибнет без электричества… Начнется паника, не будет воды, света, могут произойти техногенные катастрофы, затем последуют эпидемии, голод. Нас не нужно уничтожать. Город погибнет, лишившись источника энергии. Думаю, именно этого добиваются машины.
Мари мысленно представила тот хаос, что скупо обрисовал ей Ян.
Сердце царапнул знакомый коготок ужаса.
– Ян ты один… К тому же ранен…
– Один человек может сделать много. – Оборвал ее лейтенант. – Боюсь, тебе не понять моей логики. Эти андроиды, – он указал на валяющийся посреди дороги эндоостов, – совершенно не умеют воевать. Они берут верх лишь за счет скорости реакции, и своего численного превосходства. Мы имеем дело с бытовыми машинами, которых кто-то вооружил и снабдил примитивными боевыми программами.
– Откуда ты все знаешь?! – В голосе Мари сквозило обыкновенное отчаяние.
– У меня есть глаза. Я вижу, как они действуют.
– Тогда объясни, почему они дошли почти до окраин города? Если они ничем не превосходят человека?
– Мы не были готовы к подобному вторжению. Они выиграли внезапностью и беспощадностью. У них нет чувств, нет мыслей, есть только цель. А мы… Мы не умеем так.
– Я понимаю… – Горестно вздохнула Мари, сделав свой вывод из сказанного. – Ты решил умереть, чтобы доказать всему миру, что не трус.
– Можешь считать, как хочешь. Я пойду туда. Довезу тебя до окраины полиса и вернусь. А ты найдешь штаб сил самообороны и расскажешь полковнику Нагаеву, все что видела. Договорились?
Мари молчала.
Она думала сейчас о том, куда пойдет в городе, что будет делать, как станет жить… с вечным, неизбывным страхом в груди, с неизвестностью, с мыслями, догадками о том, как погиб Ян, и сколько времени ей самой осталось дышать?
Кто они – эти похожие на людей машины? Откуда, по какому праву они пришли и начали убивать? Что им нужно?
Мысли принадлежали совершенно другому человеку, не той девушке, что сутки назад беззаботно поднималась по тропинке к вершине холма.
Ты дура. Что ты противишься? Сошла с ума? Тронулась от страха?
В том-то и дело, что страх исчез.
Не было ужаса, словно тот рухнул в дорожную пыль вместе фигурой дройда.
А что я стану делать в городе? Сидеть и ждать конца?
Господи… Господи, что же мне делать?!
Ей сейчас хотелось одного: решиться хоть на что-то, не мучить себя сомнениями, не изводить душу вариантами, а принять решение и следовать ему. До конца.
Удивительно, как сильно может измениться мировоззрение за краткий, ничтожный промежуток времени.
И тут же нахлынули воспоминания, обдав душу липким противным страхом.
Ты дура… – Словно заведенный, твердил внутренний голос. – Беги пока не поздно. Скажи себе: «наплевать» и беги!..
Как это здорово, – дышать, ощущать себя живой.
Она посмотрела на небо, загоняя назад навернувшиеся слезы.
– Ян…
– Да, Мари?
– Не нужно ехать в город. Я пойду с тобой. Туда… На станцию… – Она с трудом выдохнула последнее слово и отвернулась, чтобы он не видел смертельной бледности ее лица и жгучих слез, струящихся по щекам.
* * *
Несколько секунд он мрачно и пристально смотрел на Мари.
Она спиной почувствовала его взгляд. Мир все еще расплывался перед глазами, когда она обернулась, не в силах вынести наступившей вдруг тишины…
– В чем дело? Что тебя не устраивает? – Она не заметила, как повысила голос. – Тебе непонятно мое решение? Я ИДУ С ТОБОЙ. – Мари чуть понизила тон и добавила:
– Можешь сколько угодно сверлить меня взглядом. Да, я не хочу в город. Я боюсь. Ты нарисовал такую перспективу, что лучше я останусь здесь с тобой, чем там.
– Ладно. – Взгляд Ковальского слегка потеплел. – Мы пойдем вместе. Но обещай, что будешь слушать меня беспрекословно. Ты действительно умеешь стрелять?
– Умею.
– Хорошо. Тогда запомни: будем прорываться к главному входу. Я веду машину, ты стреляешь в любой человекоподобный механизм. Договорились?
Она молча кивнула.
Разговаривать больше не хотелось.
Хотелось прижаться к груди Яна, поцеловать его, но на это у нее не хватило храбрости.
Наивная глупая девочка, повзрослевшая на добрый десяток лет, но еще не потерявшая юношеских комплексов.
Она еще не научилась мыслить категориями войны, когда есть только один миг существования – сейчас – все остальное слишком неопределенно.
