— Если других занятий нет — можно. Но в следующий раз ты подойдёшь доложишь, как полагается: куда пошёл и зачем. Потом вам браслеты выдадут — сможешь через браслет мне докладывать, куда тебя вдруг понесло. Да и я буду тебя видеть, не потеряю. А пока ты на базе никто, и звать тебя никак. И потому обязан был отпроситься. Сам не догадался, что ли?
Рэм помотал головой.
— Я вам могу с комма сообщение послать, только надо привязать адрес, — сказал он, подумав. — Наверное, вам нельзя сообщать номер гражданским, но мне-то можно. Я вам номер назову, вы его в базу добавьте — и всё. Будете через комм меня видеть.
— Да ну тебя. Потерпишь. Завтра свозим вас в госпиталь. И там уже все измерения сделают для спецбраслета.
«То есть меня приняли?» — хотел спросить Рэм, но промолчал. Сержант всё ещё сердился, и второго подзатыльника совсем не хотелось.
— Да, кстати, — сказал Астахов. — Пошли-ка со мной.
Рэм пошёл, а куда ему было деваться?
Ну вот что за жизнь, если тут вообще ничего нельзя? Это, выходит, хуже, чем дома? А казалось, что куда уж хуже…
Каюта у мастер-сержанта оказалась маленькая. Там стояло две койки — наверное такой станционный стандарт. И вторая тоже была затянута пластиком, как у пилота, которого звали Касим.
Личных вещей было по минимуму — картина с горным пейзажем, книги.
На столе — стол висел посередине, между двумя кроватями — лежал пакет.
— На! — Астахов сгрёб пакет и сунул Рэму так быстро, что тот вздрогнул на всякий случай.
— А что это? — спросил он осторожно.
Пакет был незнакомый какой-то. Вроде как почтовая вакуумная упаковка, только без печатей.
— Одежда твоя гражданская. Оставь у себя, если хочешь.
Рэм прижал пакет к груди. Это было смешно, но запаянная в пластик одежда всё равно показалась тёплой.
— Ладно, давай свой номер, — буркнул Астахов и активировал браслет. — Ваши-то спецбраслеты завтра только начнут делать.
Рэм назвал номер, и мастер-сержант кивнул:
— Хоть терять тебя, ташипа, не буду. Ты головой-то думай? Станция большая, мало ли что тут может с тобой случиться?
«Да без вашей медвежьей помощи ничего и не случится», — подумал Рэм.
Мастер-сержант покачал головой, словно догадавшись, что пацан не спорит, только чтобы его не злить, но сказал нейтральное:
— Всё, иди спать.
Рэм вышел в коридор. Распечатать пакет было негде — душ совместный… Санузел?
Пожалуй, только туда.
Туалет тоже был общий, в коридоре. Как бы для всех мимоходящих. Но каждая кабинка — в отдельном боксе.
Их было не меньше десятка подряд. И все — изолированные.
Рэм юркнул в одну из кабинок, закрылся, распечатал пакет — и в самом деле толстовка и брюки. Нашарил в кармане ковчег. Переложил в кармашек комбинезона.
Потом вспомнил, что комбинезон придётся на ночь снимать, и надел цепочку с ковчегом на шею.
Пакет он выкинул в отсек для мусора, а одежду свернул и сунул под мышку. Ее под матрас можно будет засунуть, а там станет ясно, пригодится ещё или нет.
Вышел и услышал знакомый шум — по коридору валили, перешучиваясь, десантники.
Рэм прижался спиной к пластику, пережидая этот бурный поток голов в сорок или пятьдесят, не меньше.
Здоровенные парни были в майках и спортивных штанах, видно где-то рядом имелся спортзал.
Рэм покрутил в голове показанную техником карту. Память на карты у него была хорошая. Он даже не стал просить сголографировать план себе — основные сегменты врезались намертво.
Наверное, десантуру поселили в одной из больших кают, сразу за поворотом. Направо к Астахову, налево — десант.
Рэм видел сегодня эти каюты на плане техника. Он и каюту Астахова сразу узнал по расположению окрашенных зелёным жилых зон. Не так уж их было много.
Но память ему на станции пока никак не пригодилась. Тут с него требовали то, что он вообще не умел — сидеть тихо и не отсвечивать. Вот Ули бы справился…
Нужно было идти спать, Астахов предупреждал, что завтра рано вставать, но идти никуда не хотелось.
Но ведь не спать же в коридоре у сортира!
Рэм решительно направился в свой барак. Может, все идиоты уже уснули?
В бараке переговаривались, но свет не горел.
Рэм быстренько проскользнул на своё место. Сунул одежду под подушку, обнял её. Решил, что не уснёт и тут же уснул.
* * *
А вот мастер-сержанту Астахову не спалось.
«Ну, неужели вот так бывает, чтобы по поведению, по реакциям — совершенный пацан?! — думал он. — Как они сами-то с этим справляются? До сорока двух лет — дети? Ну, бред же какой-то! Одно слово — экзоты!»
С Экзотикой последние годы началась сплошная беда. Как-то разом вдруг выяснилось, что на планетах первого заселения люди слишком отдалились от таких же людей в Империи.
Вроде бы — одни предки, и вдруг всё пошло наперекосяк.
И ведь видно, что парень — умница. Схватывает налету. К полётам опять же приспособлен так, словно специально его мать-природа под это лепила.
Ведь есть же те, кто уже при флуктуациях контура антивещества в кому впадает. А этот — даже не знает, чего бояться, ташип бесхвостый.
Не страшно ему, понимаешь. Дома — страшней.
Выходило, что у рекрута Рэма Стоуна вообще отсутствовал страх изменённого пространства. Может, мутация такая? А может, они все тут такие? Смески.
Если экзотов в Империи хотя бы пытались изучать, то полукровки — отдельная история. Там ещё конь не валялся, не то что генетический департамент.
Когда имперцы смешиваются с экзотами, говорят, такой дикий коктейль выходит — хоть плачь. Вот они и бунтуют на грунте. Свободы им, понимаешь, надо.
Нормальному имперцу хорошо там, где ему всё понятно, где есть порядок. А Рэму надо бродить по станции, соваться во все щели.
Может, и не виноват он сильно, раз так устроен. Ему в башку не приходит спросить.
Двадцать пять ташипов сидят и никуда не лезут, а двадцать шестой — бродит. И глазами потом хлопает: а что тут такого?
Надо у дяди Серёжи спросить, как ему пацан показался.
У старого техника не только руки золотые, но и мозги. Может, подскажет чего?
Ну не бить же его в самом деле?
Юг с его рукоприкладством по поводу и без выносил Астахову мозг. Что тут за нравы, если люди понимают исключительно силу?
Хотя они и силу тоже не понимают. На грунте бунты и теракты спецон подавляет жестоко, а толку? И уже который год этот бред? Седьмой?
Что он тут может сделать? Только учить парней выживать, раз уж их занесло в спецон.
И этого Стоуна тоже надо как-то учить выживать вместе с комплексом его личного бреда.
Куда его потом? Летать-то он будет, но… мордой в кровь? На зачистки по грунту? Вот такого вот пацана?
Мастер-сержант вышел в коридор — пройтись, всё равно ведь не спится.
У дверей в каюту, где поселили десант, стоял Хантер. Подпирал спиной мембрану, курил и что-то писал в браслет.
Астахов не хотел его отвлекать, но сержант сам поднял голову. Кивнул, как дела, мол?
— Да никак, — буркнул Астахов. — Устал я готовить людей на мясо. Сколько лет это продолжаться может? Уже бы воевать, что ли, начали? Эта вялотекущая шизофрения на грунтах. Теряем ребят. Исподтишка убивают. Чего хотят? На Экзотику? На хрена она им сдалась?
— Здешний человек хочет свободы, Юрген, — Хантер закрыл приват, в котором переписывался. — Северянам этого не понять. Северяне ценят устав и порядок.
— Ну, это экзоты любят свою мистическую свободу. А вы?
— В смысле имперцы, которые уже несколько поколений на Юге? — уточнил Хантер и затянулся. — А мы уже не понять кто. Это не гены, сержант. Это сама чужая земля нас меняет. Иначе тут всё. Совсем. Мы, вроде бы, и имперцы ещё, а вроде и нет.
— Это генконтроля на вас нет.
— Может, и нет. — Хантер повёл могучими плечами. — Курить будешь?
