Максимов не одинок в своем прохладном отношении к Набокову. В книге Эндрю Филда «Жизнь и искусство Владимира Набокова» писатель представлен в совершенно негативном свете: сноб, гордец, игрок, фокусник, имморалист и эротоман. В КГБ хранится пленка с записью от 5 февраля 1967 года, на которой зафиксировано обсуждение вопроса, можно ли приглашать Владимира Набокова в Советский Союз. Искусствоведы в штатском и советские коллеги западного мэтра были единогласны в том, что Набоков категорически не нужен советскому народу: «Читали! Дрянь! Порнография! Антисоветчина!..» В результате даже «приглашения на казнь» не последовало!..
А тем не менее Набоков продолжал будоражить души и перья журналистской и литературоведческой братии, и в Монтрё к волшебнику с Женевского озера слетались их целые стаи. В 1979 году был опубликован составленный Набоковым по собственным записям сборник, включающий 22 интервью, относящиеся к 60-м и началу 70-х годов, и несколько статей и писем к читателям. Этот сборник писатель назвал просто: «Ясные мысли». Как отозвался западногерманский «Шпигель», это мысли несгибаемого одиночки, придерживающегося весьма пестрых элитарных космополитических воззрений, русского по рождению, утонченного петербуржца по воспитанию, насквозь пропитанного западноевропейской культурой и при всем этом, как он сам с гордостью признавался гостю из «Пари ревю», «американца в той же мере, что и апрель в Аризоне».
Не так давно были изданы два тома набоковских писем. В этих «эпистолах» Владимир Набоков предстает не как разрушитель морали и не как игрок, для которого жизнь не более чем шахматная доска с передвигающимися фигурками, а как человек, полный нежности и бесконечно привязанный к своей жене. Легкоранимый Набоков сознательно ограничил себя семейным кругом, где его любили и почитали и где он не мог ни от кого ждать подвоха и обиды. В письмах и воспоминаниях писатель выглядит как человек тихий и «одомашненный». Впрочем, к чему спор, какой был Набоков! Главное: он был!
Своими размышлениями о самом себе он поделился в одном из стихотворений, написанном в Сан-Ремо в 1959 году:
Какое сделал я дурное дело,
и я ли развратитель и злодей,
я, заставляющий мечтать мир целый
о бедной девочке моей.
О, знаю я, меня боятся люди,
и жгут таких, как я, за волшебство,
и, как от яда в полом изумруде,
мрут от искусства моего.
Но как забавно, что в конце абзаца,
корректору и веку вопреки,
тень русской ветки будет колебаться
на мраморе моей руки.
Почти самоэпитафия. Писатель определял жизнь следующими точными и печальными набоковскими словами: «Жизнь – только щель слабого света между двумя идеальными черными вечностями». Этот зазор слабого света исчез 2 июля 1977 года, и 68-летний мэтр и волшебник слова растворился в черной вечности.
Вдова писателя Вера Набокова-Слоним скончалась в 1991 году. Сын Дмитрий Набоков – в прошлом оперный певец, выступавший на одной сцене с Лучано Паваротти, ныне литератор и переводчик – бережно сохраняет память великого отца. Незадолго до смерти Владимир Набоков принес в комнату сына томик стихов Альфреда де Мюссе. «Отец говорил, что больше всего ненавидит в жизни тиранию, жестокость, глупость, грязь и бессмысленный музыкальный фон», – отметил Набоков-сын в одном из своих интервью.
Что еще осталось незатронутым в нашем коротком рассказе? Тема «Россия и Набоков»? В 30-е годы Владимир Набоков писал об отчаянии, которое овладело им после того, как он покинул Россию и понял, что на родину нет возврата:
Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
от слепых наплываний твоих…
И в конце:
Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд,
поздно, поздно, никто не ответит,
и душа никому не простит.
Набоков не простил этот мир. Но мы прощаем все его грехи, даже грехи его литературных героев – Гум- берта и Лолиты. Тем более что все мы, и это подчеркивал Набоков, перемещаемся по вертикали, от ангела к животному, от святости к греху. Увы. Такова человеческая природа.
Клоун советской поэзии (Николай Глазков)
Как удивительно порой меняются авторитеты! Не так давно, в советский период, тиражировалась своя звучная обойма имен: Сурков, Тихонов, Матусовский, Ошанин и прочие. В наши дни о них вспоминают все меньше, зато на слуху другие поэты – из бывшего второго-третьего и других дальних рядов, все те, кто раньше пребывал в тени обласканных властью поэтов. Сегодня они вырвались из тьмы забвения. Один из них – Николай Глазков (1919 – 1979).
Волжанин по рождению, Глазков более 50 лет про-1 жил в Москве на Арбате. Это был удивительный человек. Поэт, эссеист, акгер (летающего мужика в «Андрее Рублеве» помните?), шахматист, боксер… «Глазков, – сказал о нем Евгений Евтушенко, – это русский Омар Хайям, но из нашего века, где существуют атомные бомбы и бюро пропусков…» Глазков был настоящий «анфан- террибль» литературных Союзов.
Я иду по улице,
Мир перед глазами,
И стихи стихуются
Совершенно сами.
Глазков – яркий пример того, как талантливый человек не может жить в тоталитарной системе, выламывается из нее. Каждый находил тогда себе нишу. У Глазкова была своя: ниша юродивого поэта, философа и клоуна одновременно:
Я поэт или клоун?
Я серьезен иль нет?
Посмотреть если в корень,
Клоун тоже поэт.
Глазкова долго не печатали: не певец, не фанфарист власти, а ёрник и циник, как считали чиновники от литературы. Первый сборник Глазкова вышел лишь в 1957 году, когда поэту было 38 лет, и вышел не в московском издательстве, а в калининском и назывался «Моя эстрада». Чиновники тайного смысла названия не поняли.
Да здравствуют мои читатели,
Они умны и справедливы!
На словоблудье не растратили
Души прекрасные порывы.
Надо отметить, что, хотя Глазков поздно пришел в официальную литературу, среди читающей публики он был известен давно, стихи его передавались из уст в уста.
Мне простите, друзья,
За милую странность,
Но не выпить нельзя
За мою гениальность!
В 1940 году Глазков собрал полное собрание своих сочинений (их было 187) и «издал» в трех экземплярах от руки (даже не на машинке). Своей книжечке он дал гриф «Сам-себе-издат», и таким образом именно Николай Глазков пустил по миру этот всем известный и тогда весьма роковой термин «самиздат».
