— Понимаю.
— Вот на чем я споткнулся, — прошептал Накамура. — Я ищу объяснение. Я не хочу просто существовать. Нет, этого недостаточно… здесь, вдалеке от всего, я убеждаюсь, что ищу себе оправдание.
Макларен взглянул на клубящееся небо.
— Я вам скажу кое о чем, — произнес он. — Мне ужасно страшно.
— Как? Но мне казалось…
— О, достаточно пары остроумных реплик, чтобы скрыть это. А за словом я в карман не лезу. Но я точно так же боюсь смерти и так же неистово сопротивляюсь, наступая на горло собственному достоинству, как любая загнанная в угол крыса. И я к тому же понемногу начинаю понимать почему. У меня нет ничего, кроме собственной жизни — абсолютно ничтожной и бессмысленной жизни, состоявшей из учения, но не понимания, из начатых, но не завершенных дел, из знакомых, но не друзей. Разве она стоит того, чтобы ее спасали, а? И вместе с тем я не в состоянии разглядеть в целой Вселенной больше того, что вижу: множество хаотично возникающих мелких случайностей органической химии на множестве крошечных планет. Если бы я смог понять, что есть нечто намного более важное, чем груда слизистых оболочек, именуемых Теранги Маклареном… Что ж, тогда я мог бы не страшиться собственного конца. Ведь еще оставалось бы то, что действительно имеет значение.
Некоторое время Накамура курил в тишине. Нервно затягиваясь, Макларен быстро докурил свою сигарету. Не в силах устоять перед искушением, он, выругавшись про себя, прикурил новую.
— Все это я говорил не для того, чтобы вас разжалобить, — сказал он, но про себя подумал: «Черта с два! Я скормил тебе порцию твоего же психологического лекарства точно по расписанию. Хотя доза, возможно, оказалась большей, чем я рассчитывал».
— Я не достоин, — проговорил Накамура. — Но для меня это честь. — Он посмотрел в иллюминатор, у которого бок о бок парили оба мужчины. — Я стараюсь успокоить себя мыслью, что где-то обязательно есть существа на более высокой ступени развития, чем мы, — сказал он.
— Вы уверены? — спросил Макларен, радуясь возможности уйти от обсуждения личных проблем. — Те, что нам встречались, не шли ни в какое сравнение c нами. По крайней мере, в области интеллекта. Я еще могу допустить, что аборигены Ван Маанена красивее нас, а старототианцы более покладистые, и на них, в отличие от нас, можно положиться.
— А много ли мы знаем о своей Галактике?
— Хм-м-м… да.
— Всю свою жизнь я надеялся встретить истинно великую расу. Даже если они не похожи на богов, у них непременно должны быть свои мыслители. Им не обязательно смотреть на мир, как мы. Два великих народа могут узнать друг от друга такое, что они и вообразить не могли. В истории Земли уже были эпохи высочайшего подъема, когда смешивались различные народы. Да-с-с. Но эпоха, которая грядет при встрече двух великих рас, будет еще грандиознее из-за большей разницы между ними. И меньшего противоборства. Чем это будет обусловлено? Да просто будет что предложить друг другу. Как-никак, миллиард лет раздельного существования форм жизни.
— Могу вам доложить, — заметил Макларен, — что это как раз и не понравится Протекторату. Наша нынешняя цивилизация не переживет такого взаимопроникновения идей.
— Разве наша цивилизация такая уж великая? — спросил Накамура с непривычным для него презрением.
— Нет. Думаю, не такая.
— По части технических ухищрений нам нет равных. Сомневаюсь, что мы сможем узнать что-то новое из области техники у таких инопланетян, каких я представляю себе. Но чему мы действительно можем научиться у них, и очень важному для нас, — так это философии, которой так не хватает нынешней эпохе человеческой истории.
— А я думал, вы не верите во всякие там философии.
— Я неправильно выразился. Я имел в виду do — характер. Характер… отношения? Это и есть то, для чего существует жизнь, это и есть ваше «почему» — не просто механическая причинно-следственная связь, но сам дух, в мире которого мы живем.
Накамура рассмеялся:
— Вы только послушайте ребенка, поправляющего учителя! Я, кто не смог даже соблюсти известные принципы дзен, прошу помощи у неизвестного! Да будь она мне предложена, я несомненно со стыда заполз бы в ближайшую червячную норку.
Неожиданно его вновь охватил ужас. Он схватил Макларена за руку. От этого резкого движения оба закувыркались в воздухе, а их вестибулярные аппараты взбунтовались настолько, что внутри их черепных коробок замельтешили звезды. Макларен ощутил крепкую хватку ледяных пальцев Накамуры.
— Я боюсь! — задыхался штурман. — Помогите мне! Я боюсь!
Постепенно равновесие восстановилось. Накамура отправился за новой сигаретой; когда он брал ее, пальцы у него тряслись. В помещении воцарилась глубокая тишина.
Макларен, не глядя в сторону сарайца, наконец заговорил:
— Почему бы не рассказать мне, что вас гложет? Вам станет много легче.
Накамура вздохнул.
— Я всегда боялся космоса, — сказал он. — И вместе с тем меня тянет к нему. Вы можете это понять?
— Да. Думаю, что понимаю.
— Из-за него, — Накамура издал нервный смешок, — пошла кувырком вся моя жизнь. Сначала меня ребенком оторвали от дома и отправили с Земли, казалось, через весь космос. Теперь-то я, конечно, никогда уже не смогу вернуться туда.
— У меня есть кое-какие связи в Цитадели. Можно было бы устроить визу.
— Вы очень добры. Я не уверен, что она поможет мне. Сегодняшний Киото, конечно же, отличается от того города, что остался у меня в памяти. Даже если он не изменился, то наверняка изменился я, да-с-с? Но с вашего разрешения, я продолжу. Спустя несколько лет, как мы поселились на Сарае, на планету упал метеорит, который убил всю мою семью, кроме брата. Камень из космоса, вы понимаете? Но тогда мы так не думали. Нас поставил на ноги монастырь. Мы получили стипендии в Академии Астронавтики. И вместе мы отправились в полет — в качестве курсантов. Вы слышали о гибели «Фирдоуси»?
— Нет, боюсь, что нет. — Макларен выдохнул облачко дыма, которое легкой вуалью закрыло от них космос.
— Капелла, как и Солнце, — звезда класса G0, только гигант. «Фирдоуси», управляемый дистанционно, долгое время находился с исследовательскими целями в самом сердце системы, у ближайшей к Капелле планеты. Радиация вызвала усталость металла. Никто об этом даже не подозревал. Во время нашего полета корабль неожиданно вышел из строя. Штурман с трудом заставил корабль занять орбиту, а дальше мы долго падали на Капеллу и ждали спасения. Многие умерли от нестерпимой жары. Мой брат был одним из них.
И снова мертвая тишина.
— Понимаю, — сказал наконец Макларен.
