Перед Барклифом сидел предельно ослабевший, похудевший мальчишка в мятой несвежей пижаме. Светлые, давно не чесаные волосы сосульками падали на лоб. Резко обострившиеся скулы, впалые щёки, сухие растрескавшиеся губы и пустые, ничего не выражающие равнодушные глаза.
Он выглядел так, как выглядит каждый после долгой изнурительной, очень тяжё-лой болезни. А вообще-то, он выглядел так, как и должен был выглядеть после два-дцати дней допросов, после глубокого допроса и психоастимуляторов. Людей после подобных процедур Барклиф видел, и не раз. Опыт у него в этом деле был нема-ленький.
Несколько минут он стоял у порога, изучая комнату и пленного. Комнатка, конеч-но, как камера-одиночка. Четыре стены, койка в углу, справа от входа раковина и туалет. Да, скромно, как в тюрьме. Даже сесть некуда.
Барклиф прошёл вперёд, сел на край кровати, спросил ещё, стараясь сохранять вежливое отношение к хозяину:
— Ты не против?
Тот никак не отреагировал на этот вопрос, но вторжение в личное пространство воспринял негативно: отстранился, отполз в самый дальний угол койки, ещё ближе подтянул к груди колени, обхватил их руками. Следил за Барклифом исподлобья, но без любопытства, с прежним равнодушием. Минут пять сидел, совсем не шевелясь, будто и не замечая гостя, казалось, спал с открытыми глазами. А потом вдруг со-рвался, резко, с места. Мимо Барклифа. В два прыжка — и к раковине.
Его рвало мучительно долго, но сам Барклиф, сидя к умывальнику спиной, даже не шевельнулся, даже не взглянул в ту сторону.
— Ломка, да? Паршивое состояние…
— Слушайте, что вам надо? — Парень тяжело повалился на кровать, оттолкнул по-душку, уселся, подогнув одну ногу под себя, сел так, что они с Барклифом смотрели теперь друг на друга почти в упор. Глаза ниобианина светились раздражением, но зато в них не было больше равнодушия и пустоты. Сам ещё бледный, до зелени, после приступа тошноты, но держится вполне сносно. Можно и поговорить.
— Тебя восстанавливают по ускоренной программе. С сегодняшнего дня инъекции будут проводиться с шестичасовым интервалом вместо вчерашнего трёхчасового. Пока втянешься, будет особенно тяжело…
— Вы пришли, чтоб рассказать мне это? — Парень усмехнулся, скривив губы, отвы-кшие за последнее время улыбаться. — Спасибо, мне сразу полегчало…
Барклиф хмыкнул, проглотил иронию молча. Гвардеец оживал, и это радовало.
— Нет! Мне нужна твоя помощь… Поговорить кое о чём…
— Нет уж! Спасибо! Я уже всем здорово помог! Хватит! Наговорились уже!.. До тошноты… — Парень попытался рассмеяться, а голос у самого сорванный, хриплый, севший, как после долгого крика. Замолчал, отвернулся.
— Я — Барклиф. Тебе что-нибудь говорит эта фамилия? — представился полковник, с минуту помолчав. — На допросе ты называл Дэвида Барклифа…
— Я многих называл. Ну и что? Смотрите отчёты. — Гвардеец смотрел куда-то в сторону, мимо гостя, поверх его плеча. — Я больше никому ничего рассказывать не собираюсь…
— Того, что мне нужно, в отчётах нет. — Голос Барклифа сохранял терпеливые нот-ки, но чувствовалось, что это спокойствие — результат больших усилий.
— А что тогда вам ещё от меня надо? — Пленный вскочил, заходил по комнате, сжи-мая ладонями пульсирующие болью виски, неслышно ступая босыми ногами по пластиковому покрытию пола. Три шага до умывальника — и обратно! Едва не каса-ясь плеча Барклифа. Полковника начало раздражать это движение, он порывисто выпрямился, так, что ниобианин чуть не толкнулся ему в грудь. Остановился, опус-тил руки, опять начал:
— Я больше не…
— Что — ты?! — перебил его Барклиф. — Ты теперь ничто! Ты предал свою Родину… Хотел ты этого или не хотел, это мало кому интересно… Думаешь, кто-то когда-то спросит, добровольно ли ты "раскололся" или после препаратов? Нет! Нет… И ты сам это понимаешь… А сейчас ты после всего пытаешься показать свою независи-мость? Её у тебя больше нет! — он выкрикнул эти слова мальчишке в лицо. Тот смот-рел на него с немым отчаянием и мукой. Бледный, растерянный, совсем жалкий. С влажных волос, прилипших ко лбу, вниз стекали капельки воды, а пленный смотрел на Барклифа, не моргая. — Ты лишился всего! Даже жизнь твоя больше тебе не при-надлежит… Раньше надо было думать… И показывать свой характер. А сейчас… сейчас это просто смешно…
Ниобианин медленно опустился на кровать, сгорбился устало, спрятав стиснутые кулаки в коленях. Спросил, наконец:
— Что вам от меня нужно? Когда-нибудь меня оставят в покое? — Взгляд на Баркли-фа снизу вверх. — Я им уже всё давно рассказал… Всё, что знал… Всё, что нужно было этим… этим людям. — Повёл плечами зябко, будто вспомнил что-то неприят-ное. — А вы, вы были среди них? Я помню ваш голос…
— Сейчас у меня к тебе личный вопрос, понятно? — Твёрдость в голосе Барклифа требовала беспрекословного подчинения. Это был голос военного, привыкшего отдавать приказы. — Это совсем не относится к тем допросам…
— Я больше не помогаю сионийцам! — Ниобианин упрямо повёл подбородком, вы-держал взгляд полковника. — Хотите что-то узнать — колите! Добровольно я вам ни-чего не скажу. Тащите свои наркотики! Я не добровольный предатель, ясно вам?! — Яростный блеск глаз немного удивил Барклифа. Он совсем не ожидал этой ярости и такого отпора. Дело-то для этого пацана пустячное, его совсем не касается, а упёрся, упёрся так, будто от этого зависит судьба Империи.
— Да не собираюсь я тебя колоть! И бить не собираюсь!.. — Барклиф рассмеялся, опять сел на кровать рядом с настороженно подобравшимся ниобианином. — Я к тебе с просьбой, с личной просьбой о помощи, а ты сразу в крик.
— А я сказал, что не помогаю сионийцам. — Упрямый мальчишка, он смотрел на Барклифа исподлобья в ожидании подвоха или ещё чего похуже. Барклиф молчал несколько минут. Он вообще-то, когда шёл сюда, не думал объяснять хоть что-то, но сейчас заговорил, непонятно почему, доверился этому парню:
— В принципе, твоя реакция вполне понятна, и я бы так же вёл себя на твоём месте. Ты — гражданин Ниобы, и это всё объясняет. Сионийцы — твои враги. Не только из-за войны, но и потому, что мы ничего хорошего лично тебе не сделали. Одни про-блемы, правда? Признаю, допросы и спецпрепараты — вещь неприятная. Но ты и сам понимаешь, попади к вам сионийский солдат, вы, ниобиане, поступили бы с ним точно так же. Значит, наше обращение с тобой — это не присущая лишь нам национальная жестокость, да? — Ниобианин никак не отозвался, но и не перебил. — Мы ничем друг от друга не отличаемся. Уж поверь мне… Я был не намного старше тебя, когда меня выслали на Сиону. Я был от рождения ниобианином, так же, как и ты. Возможно, подробности Нортарианского заговора тебе мало интересны. Всё произошло за много лет до твоего рождения…