— Леди Форкосиган?
Вежливый голос, прозвучавший рядом, вывел Корделию из прострации. Она повернулась и увидела коммодора графа Фордариана. На нем была красно-синяя форма, а не мундир в цветах его собственного Дома, подчеркивающая, что граф на действительной службе. Мундир украшали, конечно же, значки Генштаба — какой отдел? Ах да, оперативный, Эйрел же говорил. В руке у любезно улыбающегося Фордариана был бокал.
— Граф Фордариан, — ответила она в тон, тоже улыбнувшись. Поскольку за этот вечер они не раз видели друг друга, проходя мимо, Корделия для простоты решила считать, что они друг другу представлены. Дела Регентства не оставят Эйрела в ближайшее время, как она того ни хочет; следовательно, ей уже пора — если не поздно — заводить собственные знакомства, а не теребить мужа просьбами на каждом шагу.
— Как вам сегодняшний вечер? — спросил Фордариан.
— Прекрасно. — Что бы ней еще такое сказать? — Он действительно великолепен.
— Как и вы, миледи. — Он поднял бокал в тосте за нее и отпил.
Сердце у нее дрогнуло, но она успела понять причину такой странной реакции раньше, чем испуганно округлила глаза. Последним барраярским офицером, вот так поднимавшим тост в ее честь, был покойный адмирал Форратьер, хоть и при совершенно других обстоятельствах. Фордариан случайно воспроизвел его жест в точности. И нечего сейчас мучить себя страшными воспоминаниями. Корделия моргнула. — Мне очень в этом помогла леди Форпатрил. Она так добра.
Форкосиган деликатным кивком указал на ее живот. — Я так понимаю, что и вас можно поздравить. Дочь или сын?
— А? Да, спасибо, мальчик. Мне сказали, что его надо будет назвать Петр Майлз.
— Я удивлен. Логичней было бы, если первой у Лорда Регента родилась дочь.
Корделия склонила голову, озадаченная иронией в его голосе. — Мы зачали ребенка, когда Эйрел еще не был Регентом.
— Но вы, конечно же, знали, что он получит это назначение.
— Не знала. И мне казалось, что все вы, милитаристы-барраярцы, мечтаете о сыновьях. Почему вы подумали про дочь? — «Мне хотелось бы дочку…»
— Предполагаю, что лорд Форкосиган непременно глядит в будущее в плане своей долговременной, э-э, занятости. Есть ли лучший способ оставаться у власти и по окончании Регентства, нежели плавно перейти в ранг императорского тестя?
Корделия изумилась. — Вы думаете, он рискнет связать надежды на будущее управление планетой с шансом, что двое подростков влюбятся друг в друга через полтора десятка лет?
— Влюбятся? — теперь уже он был озадачен.
— Вы, барраярцы, просто… — она прикусила язык, чуть было не сказав «психи». Это невежливо. — Эйрел куда более… практичен. — Хотя вряд ли она могла назвать его чуждым романтики.
— Крайне интересно, — выдохнул Фордариан. Он то косился на ее живот, то отводил взгляд. — Вы полагаете, тут что-то более непосредственное?
Ее разум не мог уследить за столь причудливым ходом беседы. — Простите?
Фордариан улыбнулся и пожал плечами.
Корделия наморщила лоб. — Хотите сказать, если бы у нас была девочка, все думали бы так же, как и вы?
— Конечно.
Она выдохнула. — Боже. Это… не могу себе представить, чтобы человек в здравом уме пожелал оказаться поблизости от барраярского трона. Насколько я понимаю, это делает тебя мишенью для любого маньяка, чем-либо недовольного. — На мгновение перед ней предстало залитое кровью лицо оглохшего лейтенанта Куделки. — И тем невезучим беднягам, что окажутся с тобою рядом, тоже придется плохо.
Его внимание к теме разговора резко возросло. — А, этот недавний злополучный инцидент. Следствие уже что-то выяснило, не знаете?
— Ничего, насколько я слышала. Негри с Иллианом первым делом говорят про цетагандийцев. Но парень, что стрелял, точно от них ушел.
— Жаль. — Он допил вино и взял новый бокал, который ему тотчас предложил слуга в форбаррской ливрее. Корделия тоскливо проводила вино глазами. Но ей пока противопоказаны метаболические яды. Вот еще одно преимущество вынашивания ребенка в матричном репликаторе, по-бетански: никакого тебе принудительно здорового образа жизни. Дома она могла бы спокойно травиться вином или подвергаться опасности, пока ее дитя растет под круглосуточным наблюдением трезвых техников в уюте и безопасности репликаторного банка. А если бы под эту акустическую гранату попала она…? Ей ужасно захотелось выпить.
Что ж, отупляющее действие этанола ей сейчас ни к чему: беседа с барраярцами отупляет не хуже. Она отследила глазами Эйрела в толпе — вот он, и Ку рядом с ним; разговаривает с Петром и еще двумя седеющими пожилыми мужчинами в графских мундирах. Как и предсказывал Эйрел, слух у него вернулся к нормальному состоянию за пару дней. Хотя глаза его по-прежнему быстро перебегали с одного лица на другое, словно впитывая жесты и интонации. Бокал в его руке смотрелся неуместным украшением. При исполнении, спору нет. Бывает ли он когда-нибудь вне своей службы?
— Его так встревожило это нападение? — спросил Фордариан, увидев, на кого она смотрит.
— А вас бы не встревожило? — ответила Корделия. — Не знаю… он в видел в своей жизни столько жестокости, сколько я и вообразить себе не могу. Может, для него это теперь просто… фон. Белый шум, который он отсекает. — «И я бы тоже не отказалась так уметь».
— Вы ведь его не очень давно знаете. Лишь с Эскобара.
— Мы встречались до войны. Одна встреча, и недолгая.
— Да? — Фордариан поднял брови. — Я и не знал. Как мало мы знаем о людях. — Он помолчал, глядя на Эйрела и на нее, глядящую на Эйрела. Уголок его рта чуть приподнялся, затем усмешка преобразилась в задумчивую складку у губ. — Он ведь бисексуал, знаете ли. — Фордариан изящно отхлебнул вина.
— Был бисексуалом, — рассеянно поправила Корделия, нежно глядя на мужа через зал. — А теперь — моногамен.
Фордариан поперхнулся вином и закашлялся. Корделия с беспокойством смотрела на него, не зная, надо ли его постучать по спине или что-то в этом роде, но Фордариан сумел восстановить дыхание и выдержку. — Он вам сам сказал? — изумленно просипел он.
— Не он. Форратьер. Непосредственно перед тем, как с ним случилась, гм, смертельная неприятность. — Фордариан так и стоял, застыв. Корделия ощутила некое злорадное веселье оттого, что ей удалось озадачить барраярца не меньше, чем обычно они озадачивали ее саму. Если бы еще теперь понять, что именно такого она сказала… Она продолжила серьезно. — Чем чаще я оглядываюсь на фигуру Форратьера, тем более трагичной она мне кажется. Одержимый любовной связью, которая завершилась восемнадцать лет назад. Я порой спрашиваю себя: если бы он получил то, чего желал — а желал он удержать Эйрела, — то смог бы Эйрел обуздать ту склонность к садизму, что в конечном итоге стоила Форратьеру рассудка? Похоже, словно они двое в метафорическом смысле качались на качелях, и выживание одного означало разрушение другого.
