— А я не говорил, что вы не можете, — чуть ли не оправдывался сержант, — я говорил, что вам нельзя.
— А-а.
— Снова сломали? — Ботари кивком показал на руку.
— Ага, — вздохнул мальчик. У него на глазах выступили слезы боли, но он крепко сжал зубы, чтобы не дать голосу дрогнуть.
Сержант что-то проворчал, закатал Майлзу рукав и прощупал предплечье. Майлз зашипел сквозь зубы. — Ну да. — Ботари потянул его руку, повернул, выровнял, извлек из кармана пластиковую манжету-фиксатор, натянул на руку Майлза и надул. — Вот так, пусть доктор посмотрит.
— Вы что, не могли как следует… запереть эту ужасную лошадь? — возмущенно спросила Корделия у свекра.
— И вовсе она не ужасная, — запротестовал Майлз, поднимаясь на ноги. — Она самая красивая.
— Вот как? — спросил граф напрямую. — А с чего ты это взял? Из-за коричневой масти?
— Потому что она лучше всех скачет, — с энтузиазмом объяснил Майлз, подпрыгивая на месте в попытках изобразить, как именно скачет лошадь.
Вот тут он завладел вниманием деда целиком. — Именно так, — озадаченно подтвердил граф. — Он у меня будущий фаворит на выездку… А тебе нравятся лошади?
— Они классные. Они чудесные. — Майлз извернулся.
— А твоего отца я так и не смог ими заинтересовать. — Во взгляде графа, брошенном на Эйрела, читалась обида за сыновью неблагодарность.
«И слава богу», подумала Корделия.
— Спорим, на лошади я буду ехать так же быстро, как все, — предложил Майлз.
— Сомневаюсь, — заметил Петр холодно, — если судить по тому, что мы только что видели. Если ты собираешься заняться верховой ездой, ты должен делать это правильно.
— Научи меня, — предложил Майлз немедленно.
Брови графа полезли на лоб. Он глянул на Корделию и кисло улыбнулся. — Если твоя мать разрешит. — И отвернулся, самодовольно чувствуя себя в полной безопасности, поскольку знал, что за глубокую нелюбовь испытывает Корделия к этим зверюгам.
Корделия прикусила язык, едва не выпалив «Только через мой труп!», и принялась стремительно соображать. Эйрел сверлил ее взглядом, подсказывая что-то, но что именно. Неужели это новое покушение Петра на жизнь ее сына? Граф хочет, чтобы ее мальчика растоптали, задавили, чтобы он разбился… или вымотался? А это мысль…
Риск или безопасность? Последние несколько месяцев, с того самого момента, как Майлзу стала доступна вся роскошь передвижения, Корделия жила в постоянной изматывающей панике. Она изо всех сил пыталась уберечь сына от травм, а он все время тратил на отчаянные попытки сбежать из-под ее надзора. Если они и дальше будут так воевать, скоро или она свихнется, или он.
Если она не может держать его в вате, может, приемлемой альтернативой будет научить его справляться с жизненными опасностями? Например, плавает он уже как рыба. Огромные серые глаза глядели на нее с отчаянной, безмолвной мольбой: «Разреши, разреши, разреши…» Интенсивности этого излучения хватило бы, чтобы проплавить сталь.
«Я могу драться за тебя со всем миром, но будь я проклята, если знаю, как спасти тебя от самого себя». Давай, малыш.
— Разрешаю, — согласилась она, — если с тобой рядом будет сержант.
Ботари стрельнул в нее взглядом, в котором ужас смешался с упреком. Эйрел потирал подбородок, его глаза сияли. Граф был совершенно ошарашен — он и не предполагал, что в ответ на свой блеф услышит «да».
— Здорово! — обрадовался Майлз. — А можно у меня будет своя лошадь? А можно вот эта?
— Только не эта! — с негодованием среагировал граф. Потом глубоко вздохнул и добавил. — Может, пони?
— Лошадь, — настаивал Майлз, внимательно наблюдая за лицом деда.
Корделия узнала Режим Молниеносного Натиска — насколько она могла судить, он включался у Майлза инстинктивно при малейшей уступке оппонента. Малыш мог бы выбивать контрибуцию по мирному договору из цетагандийцев. Интересно, сколько лошадей он бы, в конце концов, выторговал сейчас?
— Пони, — вмешалась она, приходя на помощь графу, который еще не осознал, как сильно он будет нуждаться в поддержке. — Смирный пони. Смирный маленький пони.
Петр поджал губы и посмотрел на невестку с вызовом. — Может, дело дойдет и до лошади, — обещал он Майлзу. — Заслужи это право, если будешь хорошо учиться.
— А можно мне начать прямо сейчас?
— Сперва надо показать доктору твою руку, — твердо пресекла эту попытку Корделия.
— Но не обязательно ждать, пока она заживет, да?
— Это тебе урок: не ломать себе что попало.
Петр посмотрел на Корделию из-под полуопущенных век. — Вообще-то обучение выездке начинается на корде. Пока учишься правильной посадке в седле, руками пользоваться не разрешается.
— Правда? Ух ты! — обрадовался Майлз, впечатленный этим объяснением. — А что еще…?
Когда Корделия уходила за личным врачом, сопровождающим бродячий цирк, — то есть, конечно, свиту — лорда Регента, Петр уже без проблем изловил своего коня (еще бы, ведь в кармане у него был сахар) и объяснял Майлзу, как превратить простую веревку в недоуздок, с какой стороны подходить к зверюге и как ею управлять. Мальчик, ростом старику едва по пояс, впитывал рассказанное, как губка, задрав лицо, выражавшее самую страстную сосредоточенность.
— Хочешь пари — кто у кого будет ходить на корде к концу недели? — шепнул Эйрел ей на ухо.
— Силы фатально неравны. Надо сказать, за месяцы, которые Майлз провел неподвижно в этом чудовищном позвоночном корсете, он научился безошибочно очаровывать людей. Самый эффективный и долгоиграющий способ управлять теми, кто вокруг тебя, и заставлять их исполнять твои желания. Но я рада, что он предпочел в качестве стратегии обаяние, а не искусное нытье. Наш сын — самое своевольное маленькое чудовище на свете, но он ухитряется сделать так, что окружающие этого не замечают.
— Да, шансов у графа нет, — согласился Эйрел.
Корделия улыбнулась, представив себе эту картину, потом посерьезнела. — Как-то раз, когда мой отец вернулся в домой из астроэкспедиции, мы с ним делали модели планеров. Чтобы планер полетел, нужно две вещи. Первая — разогнать его на старте. А вторая — вовремя отпустить. — Она вздохнула. — Научиться вовремя отпускать было самым трудным.
Петр, конь, Ботари и Майлз скрылись в конюшне. Судя по жестикуляции, Майлз выпаливал один вопрос за другим со скоростью лесного пожара.
Они с Эйрелом двинулись вверх по склону. Он обнадеживающе стиснул руку Корделии. — Я верю, что этот планер будет парить высоко, милая капитан.
