— Командир, — подал голос Эрик, — голос Давида я узнал, уверен, как и многие. И эта штука в твоей руке сомнений не оставляет. Нет смысла.
— Все так думают? — Крикнул Дидерик. Одобрительный гул был ему ответом. — Хорошо. Тогда сворачиваемся и возвращаемся в город.
Он вложил шар самописца в руку сына:
— Держи, выполни свою работу, как надо.
— Отец… Вы с мефру Брауэр… — Грут замялся. Дидерик посмотрел ему в глаза:
— Я никогда не врал твоей маме, и врать не буду. Остальное тебя не касается. Понял? — Грут кивнул — Тогда иди, собирай вещи.
Через час скала возле водопада опустела. Только слабо светился в лунном свете грубый крест над каменной могилой Адель Брауэр.
Мятеж
Когда затихли последние ноты "Оды радости" Бетховена, бургомистр развёл в сторону руки, будто успокаивая взбудораженные торжественной музыкой чувства.
— Сограждане! — Сказал он, улыбаясь. — Сегодня честь представить свой доклад о спасительной миссии капитана Ван Ситтарта и Гендрика де Тоя на шаттле "Морестер" выпала Петрусу Груту, сыну командира наших скаутов. Давайте подбодрим его аплодисментами, смелее, смелее.
Он сам азартно захлопал в ладоши, подавая пример, и весь собравшийся на площади город его поддержал. Не переставая хлопать, бургомистр с ободряющей улыбкой уступил место за трибуной. Грут-младший запрыгнул на помост. Постучал пальцем по микрофонам, мысленно возблагодарил Иисуса за то, что последний ветрогенератор ещё работал. Докричаться до дальнего края людского моря он точно не смог бы. Он смущённо пригладил вихры.
— Мефру Брауэр дала мне задание написать доклад о миссии "Морестера". — От волнения он осип и закашлялся. Кто-то из толпы крикнул: "Не стесняйся, тут все свои". по верхам пробежали смешки. Доклад был ежегодной рутиной, собравшиеся на площади африканеры переговаривались между собой и откровенно скучали в ожидании, когда официальная часть закончится и начнётся праздник. Грут собрался с духом и помахал рукой: — Да, я знаю. Передо мной самая доброжелательная аудитория на этой планете…
В толпе раздался смех, на него, наконец, обратили внимание. Воодушевлённый, он продолжил:
— Сегодня я не буду повторять то, что вы слышали уже много раз. Мой доклад о другом. Сейчас вы услышите человека, которого не существует.
Грут достал из кармана шар самописца и поднёс его к микрофону. По площади разнёсся печальный голос механика Давида Мкртчяна. Люди замерли, разинув рты.
Сквозь толпу пробиралась рано постаревшая, худая до прозрачности женщина. Она шла к помосту, и люди расступались перед ней. С края, в кресле с высокой спинкой, сидел капитан Ван Ситтарт, за его спиной стоял Гендрик де Той. Оба не сразу поняли, что происходит. Потом капитан взмахнул рукой и Гендрик кинулся к трибуне.
В этот миг Анна Мкртчян выхватила у стоявшего в оцеплении скаута арбалет, и, не целясь, выпустила болт. Короткая стрела с оперением застряла в спинке кресла в нескольких сантиметрах от уха Ван Ситтарта. Анна умело взвела арбалет и положила вторую стрелу.
— Стоять! — Крикнула она Гендрику. — Следующая стрела будет торчать у него во лбу!
Гендрик застыл в нескольких шагах от трибуны. Обезоруженный скаут пришёл в себя, потянулся к Анне забрать свой арбалет и наткнулся на суровый взгляд командира. Дидерик медленно покачал головой.
Грут-младший, кажется, не обратил на происходящее никакого внимания. Он держал шар самописца перед микрофоном. Голос Давида Мкртчяна разносился над площадью, многие его узнавали. К Анне подошёл Чан, его только сегодня выпустили из изолятора. Он был бледен и слаб.
— Мам, что происходит? — Спросил он у Анны.
— Это говорит твой отец, — ответила она, держа на прицеле высокий лоб Ван Ситтарта.
Чан застыл, не сводя глаз с Грута и шара в его руке.
…
Дидерик чуть не опоздал. Он расставлял людей вокруг дома Ван Ситтарта, когда бургомистр решил, что скучный доклад лучше переместить в начало, и на этом официальную часть закончить, а потом запустить мажореток. Запыхавшийся скаут подбежал к командиру и задыхаясь, сказал:
— Там… Петрус… уже начал…
Дидерик взлетел на оленя и помчался на площадь. Он увидел застывшего Ван Ситтарта с покрытым испариной лбом. Сверкающего глазами Гендрика, замершего в нескольких шагах от сына. И Анну, опустившуюся, измождённую Анну с арбалетом в руках, нацеленным в голову капитана. Руки с синими жилками под полупрозрачной кожей заметно дрожали. Он одним прыжком взлетел на помост.
Петрус, напряжённый, но решительный, еле заметным кивком показал отцу, что всё идёт по плану. Левая рука сжимала шар самописца перед микрофоном. Правая лежала на рукояти прикреплённого к поясу мачете. Петрус краем глаза следил за де Тоем, и Дидерик понял, что сын не задумываясь пустил бы тесак в ход, не задержи де Тоя угроза Анны. Он почувствовал гордость за сына и досаду за то, что он чуть всё не провалил. Принимать во внимание все возможные варианты развития событий — главное качество командира… Как и лидера бунтовщиков, выступившего против почти живого Бога.
С арбалетом в руке он подошёл к Ван Ситтарту и крикнул, перекрывая голос Давида из колонок:
— Гендрик де Той. Три шага назад! Встаньте на колени, руки за голову.
Гендрик не шевельнулся. Ван Ситтарт искривил рот в презрительной улыбке:
— Бургомистр! Прекратите, наконец, этот цирк! Что вы стоите столбом?
Бургомистр, белее снега, с трясущимися щеками, еле выдавил:
— Но как?..
— Своей властью, слизняк! — Взревел Ван Ситтарт.
Бургомистр почти десять лет управлял городом африканеров. Спокойных, трудолюбивых, богобоязненных африканеров. Прямых, как линия горизонта. Крепких, как скалы Новой Родезии. Если бы сейчас посреди площади воздвигли золотой алтарь Молоху и устроили на нём оргию, это не потрясло бы его сильнее, чем голос прОклятого Давида и арбалет, направленный в благородную голову Спасителя. Но он тоже был африканером.
— Капитан, следите за языком! — выкрикнул он. — Командир Грут, извольте объясниться.
Дидерик взмахнул ладонью сверху вниз. Петрус понял его жест и отпустил кнопку. Наступила тишина. На помост запрыгнули Фред и Эрик. Один встал за спиной Ван Ситтарта. Второй быстро разоружил де Тоя и поставил его на колени рядом с креслом капитана. По толпе пронёсся возмущённый ропот.
Дидерик подошёл к трибуне, сын посторонился, уступая место отцу.
— Анна, опусти арбалет, я вижу, как тебе тяжело, не будем рисковать. — Сказал он, и Чан вынул оружие из ослабевших рук матери.
— Гендрик де Той похитил и убил Адель Брауэр. — Пролетел по площади усиленный колонками голос командира скаутов.
Африканеры заволновались. Кто-то крикнул:
— Чушь, этого быть не может!
За шестнадцать лет существования колонии не было ни одного случая предумышленного убийства человека человеком.
— Однако это случилось! — Ответил Грут и махнул рукой. Дерек и Виллем втащили на помост связанного человека и сорвали с его головы мешок.
— Узнаёте Шмита? Гендрик, ты узнаёшь своего бойца? — С усмешкой спросил Дидерик у враз помрачневшего де Тоя. — Конечно узнаёшь. Фадер Корнелис, дайте свою Библию, пожалуйста.
Он положил правую ладонь на книгу, левую прижал к сердцу.
— Я, командир скаутов Новой Родезии Дидерик Грут, клянусь на Священном Писании, что всё, что я сейчас скажу — правда. — Сказал он торжественно. — Во время поисково-спасательной операции пропала школьная учительница Адель Брауэр, она присоединилась к моему отряду в качестве медика. На месте похищения преступники оставили ложные улики, указывающие на то, что её убил и утащил в свою берлогу медведь-ревун. Мы отправились на поиски. В охотничьем домике по дороге к Ржавому Болоту я обнаружил пятно крови. По следам оленей мы отправились на север и наткнулись на подручных Гендрика де Тоя Шмита и Фриза. Фриз попытался убежать и оступился. Его тело лежит на дне болота. Шмита я ранил в ногу. В свёртке из оленьей шкуры, который они несли вглубь трясины лежало тело мёртвой мефру Брауэр с колотой раной в области сердца.
