— Аденор! — и удивленно повернулся.
За несколько последних часов мне стало казаться, что я приобрел свойства невидимки и замечают меня лишь два амбала за спиной, пристально отслеживающие мой последний полет.
Бэсси в темно-зеленом платье и туфлях на высоких каблуках спешила ко мне, оскальзываясь на полосатом пластике пола. Она так и не научилась ходить, как положено даме.
— Аденор! — она остановилась рядом, теребя платок, очевидно, не зная, как себя вести. На некрасивом лице ее читались волнение, сочувствие и даже боль. — Как же так, Аденор… Норик, — и она заплакала, после чего я сообразил, что покрасневшие глаза — вовсе не признак легкой простуды.
— Бэсси, ты… не плачь, — теперь растерялся уже я. Обнять ее и утешить я не мог — не чувствовал себя вправе прикасаться к чужой женщине. — Все будет нормально, Бэсси, — и в отчаянии привел мамин аргумент: — Там же тоже… живут люди.
Она только еще горше разрыдалась, пряча лицо в ладонях — по-мужски жилистых и широких.
Бэсси была первой дочерью из семи детей маминой до недавнего времени соседки Летиции Брад, и только поэтому осталась жить с матерью — все остальные отправились на воспитание в Полис. Сама Летиция была недурна собой, но ее детям страшно не повезло — ни одна из четырех девочек не могла претендовать на место в Скайполе. Да и парни вышли какими-то квадратными, низкими, с узкими лбами и глубоко посаженными глазами — словно Брады задались целью посрамить свое происхождение. Нет, конечно, Майкла обязательно возьмут в Школу, но при его недалеких способностях он и продвинется недалеко — скорее всего, его определят в охрану, и он так и проходит всю жизнь по Черному Коридору и просидит в кордегардиях.
Летиция отправила бы вниз и Бэсси, чтобы та не мозолила глаза приходящим к ней офицерам и не вызывала ненужных эмоций — в конце концов, мужчины хотят иметь красивых детей, — но она страшно не любила домашнюю работу, а заниматься ей кто-то был должен. Поэтому после дня, проведенного у няньки в Полисе, Бэсси неизменно поднималась во флат матери: убирала, чистила, мыла и оставалась ночевать в задней спальне…
Наверное, как раз сейчас закончила с делами и вышла прогуляться.
Бэсси росла нелюдимой и молчаливой — ей с раннего детства давали понять, что в Скайполе она не задержится, а потому остальные «первые дети» избегали дружбы с ней, мало того — не прочь были и поиздеваться.
Однажды мальчишки, вопя и улюлюкая, загнали ее к заброшенным лабораториям. Пытаясь спрятаться, Бэсси полезла через колючую проволоку и попала в ловушку, сильно изрезавшись. Я как раз возвращался из подготовительных классов и забрел в те места. В тот день на занятиях нам рассказывали о временах до Катастрофы, когда База несла патрульную службу в поясе астероидов, а в лабораториях велись исследования, необходимые для дальнейшего освоения космоса. Тогда еще никто не знал, что колонии на Марсе и спутниках Юпитера взбунтуются и чем мятеж обернется для нашего Корабля. В общем, мне захотелось посмотреть и представить, как же тут все выглядело, когда исправно функционировало и приносило пользу.
Я только что запустил людей в стерильных халатах — деловитых и сосредоточенных, — проводить эксперимент по воздействию излучения на белых мышей (я слышал, ученые почему-то использовали только белых) и наблюдал, как животное корчится под направленным на него потоком, когда услышал тихие всхлипы. Разумеется, я полез смотреть, кто рыдает, и наткнулся на запутавшуюся Бэсси. Игру пришлось оставить до другого раза и заняться освобождением восьмилетней дамы. О платье она не очень переживала — ну, влетит от мамы, конечно, но у нее есть еще два, — а вот глянув на себя в зеркало, залилась новым потоком безудержных слез, тут же прикрыв щеку с тремя опухшими кровоточащими порезами. Руки и ноги тоже пострадали, но Бэсси волновало только лицо:
— Я и так некрасивая, а теперь меня мама и вовсе выгони-ит…
Я слушал-слушал ее завывания, а потом не выдержал, схватил за запястье и сказал:
— Никто тебя не выгонит. А выгонит — придешь жить к нам, мама согласится. И не будет тебя заставлять убирать за нее весь флат!
Мне было жалко девчонку — до колик в животе, и хотя я вовсе не был уверен в своих словах, год разницы в возрасте заставлял чувствовать себя обязанным защитить. Бэсси улыбнулась сквозь слезы, и меня понесло, понесло куда-то на неведомых волнах, слегка покачивая… а когда вернуло обратно, выяснилось, что Бэсси стоит передо мной целая и невредимая — все ее царапины исчезли. И если бы не поврежденное платье, можно было бы подумать, что происшествие с колючей проволокой нам только привиделось.
— Норик, — очень серьезно сказала мне Бэсси, убедившись, что от ранок не осталось и следа, — думаю, мы никому ничего не должны говорить, слышишь? Почему-то мне кажется, нас за такое не похвалят.
Она сдержала слово, и с тех пор стала относиться ко мне с необыкновенной теплотой, став той, кого я с существенной долей уверенности мог назвать подругой. Нельзя сказать, чтобы мы проводили вместе много времени или стали близки, но частенько болтали, когда выдавалась свободная минута. При случае я защищал ее от мальчишек, а другие девочки, видя, что кто-то «с этой Брад» все-таки общается, стали вести себя потише. Не намного, конечно, поскольку я тоже никогда не пользовался особой популярностью, но тем не менее…
Сейчас Бэсси снова плакала. И на этот раз я не мог утешить ее, позвав жить к своей маме.
— Норик, как же теперь — я тебя больше никогда не увижу?
— Наверное, нет, Бэсси. Извини.
— А я, Норик? Как же я? Мне осталось три недели до дня рождения — и меня… меня поселят в Полисе в отдельную каюту и заставят обслуживать… Я не хочу! Я собиралась… собиралась… — она вдруг кинулась ко мне, повисла на шее, жарко зашептала в ухо: — Норик, мы еще успеем. У тебя ведь есть время, правда? Возьми меня, Норик, возьми сейчас. Я не хочу доставаться какому-то совершенно постороннему мужчине, который для меня ничего не значит! Норик!
Сказать, что я онемел — не сказать ничего. Я застыл столбом, не в силах ни двинуться, ни выдавить хотя бы звук. А она рыдала у меня на груди и все умоляла прямо сейчас, сию минуту отправиться куда-то к заброшенным лабораториям, и там… Сзади громко и откровенно издевательски заржали охранники.
— Бэсси, — наконец удалось выдавить мне, — Бэсси, я не могу. Я… Ты помнишь Мая, правда? Обратись к нему — думаю, он не будет возражать.
Она подняла заплаканное лицо — темные глаза под мокрыми стрелочками ресниц смотрели так, как будто я ее ударил — и бросилась бежать, путаясь в широкой юбке и по-прежнему оскальзываясь на каблуках.
Наверное, так было лучше. Для нас обоих.
Я никогда не рассматривал Бэсс как женщину. Видно, и мне в подкорку забилось: она предназначена для Полиса. Нет, как нормальный парень, я уже не раз мысленно раздевал понравившуюся представительницу слабого пола из жительниц элитного этажа — да вот хоть ту же Аделину, — но пока имел дело только с самим собой. Существовало правило, утвержденное медиками, с которым никто не брался спорить: женщина способна выносить и родить полноценного ребенка начиная с шестнадцати лет, а вот семя мужчины входит в силу только после восемнадцати.
Конечно, на крайний случай оставался Полис с бесплодными и пожилыми женщинами, готовыми лечь под любого за красивую безделушку или талон в ресторан. Но я ждал положенного срока. Зачем — не знаю. Скорее всего, надеялся все же заполучить первой женщиной Аделину. Когда-то это казалось таким важным, а теперь виделось смешным и романтически-нелепым пустяком…
Однако сейчас дело было даже не в ограничениях, налагаемых распорядком: какая мне, к дьяволу, разница, если всего через полторы склянки меня могут убить как крысу — что внизу, что наверху. Но за мной по пятам следовали охранники, вряд ли готовые проявить чуткость и оставить нас наедине. А Бэсси, уж если решилась на такой шаг, заслуживает лучшего, чем быстрый перепих в кустах с неопытным почти-мертвецом. А еще… я уже попрощался, что ли. И теперь здесь чужой.
