Ростов-на-Дону обложило летней грозой. Да такой, что вылет в Москву задержали на два часа. В самолёте нас кормили, но мама всё равно достала бутерброды с котлетами и термос с чаем.
— Лето, надо есть пока не пропали, — сказала она.
Мы с Ленкой отказываться не стали. Только Петров с Бошировым попытались улизнуть в буфет, но были безжалостно остановлены и усажены рядом.
— Потом свой коньяк пить будете, — сказала мама. — Сначала котлетку. Так оно надёжнее.
Майор с капитаном вздохнули, но подчинились.
Мы доели бутерброды. Мама с Ленкой уткнулись в книжки (Ленкина с картинками, мамина — без). Петров и Боширов со словами, что бутерброды — это прекрасно, но коньяк с кофе сам себя не выпьют, отчалили в буфет.
Я посидел, глядя как медленно переползает с деления на деление минутная стрелка на больших настенных часах, затем поднялся.
— Схожу подышу, — сказал маме.
— Угу, — ответила мама. — Только недалеко, пожалуйста.
Я посмотрел в окно. За стенами здания аэропорта стеной стоял ливень.
Пожалуй, уйдёшь далеко под таким, как же.
От ливня снаружи укрывал навес. Я стоял, глядел на воду, падающую с неба, и думал, что если взять такси, то, можно спокойно успеть смотаться в город и вернуться назад к отлёту. Какой там обратный адрес был в письме Наташи? Улица Шаумяна, дом семьдесят два, квартира четыре.
— Это в центре, — сообщил за моей спиной голос Петрова. — Но я бы на твоём месте не ездил. Во-первых, ливень сейчас кончится, гроза уйдёт, и могут объявить посадку. А во-вторых, что ты там будешь делать, извини? Стоять на тротуаре и смотреть на окна?
Только сейчас я сообразил, что произнёс адрес вслух.
Однако.
Теряешь контроль, Кемрар-Серёжа? Нехороший симптом.
Нормальный, ответил сам себе. Нормальный симптом влюблённого пацана. Бурлящие гормоны плюс ущемлённое самолюбие — гремучий коктейль. Тут не то что адрес вслух произнесёшь — волком завоешь.
— Увезу, — сказал я. — Возьму за руку и увезу.
— Серьёзное решение, — сказал Петров. — Ты уверен, что это та женщина, которую ты искал всю жизнь?
Я молчал. Товарищ майор был прав. Не был я в этом уверен. Если бы Наташа не написала этого письма, если бы ждала…
Но она не стала ждать.
Ага, сказал я себе. Давай, вали всё на девушку. Сам виноват. Надо было ещё в Алмалыке за руку хватать и не отпускать. Теперь поздно.
— Вариант, когда жена старше на пять или больше лет — плохой, — сказал Петров, становясь рядом со мной и закуривая.
— Он знает, — подтвердил Боширов, появляясь с другой стороны.
— Мой первая жена была старше меня на шесть лет, — сообщил Петров. — Ничем хорошим это не кончилось.
— Считай, что тебе повезло с этим похищением, — сказал Боширов. — Избавился от кучи семейных проблем в будущем.
— Утешайте меня, утешайте, — сказал я.
— И утешим, — сказал Петров. — Правда, товарищ капитан?
— А то, — отозвался Боширов. — Мы, офицеры Комитета государственной безопасности, или где?
— Арлекин и Пьеро, вот вы кто, — сказал я. — Ладно, не поеду, глупо упираться, когда всё ясно.
— Молодец, — сказал Петров.
— Уважуха, — сказал Боширов.
Дождь утих. В разрыве облаков мелькнуло синее небо.
— Внимание! — объявили по радио. — Объявляется посадка на рейс «Ташкент-Москва». Пассажиров просим пройти к выходу на посадку. Внимание…
— Я же говорил, — сказал Петров.
— А ты не верил, — добавил Боширов.
Мы постояли ещё несколько минут, вдыхая свежий, пахнущий дождём и летней мокрой травой воздух, развернулись и вошли в здание аэропорта. Петров с Бошировым, а заодно и жизнь вместе с ними были правы — поздняк метаться, когда мяч в воротах. Надо доставать его из сетки и начинать с центра поля. Весь матч ещё впереди. Отыграемся.
[1] В нашей реальности отрывки из книги '«Пеле: Мастер и его метод» публиковались в газете «Футбол-Хоккей» на два с лишним года позже — в 1974/75 годах.
Глава вторая
Леонид Ильич. Новые заботы. Проектно-конструкторское объединение «Радуга»
Лето для меня закончилось на следующий день по прилёту в Москву. Утром, только успел позавтракать и допивал кофе, раздался телефонный звонок. Трубку сняла Ленка, которая уже проснулась и теперь активно исследовала новую квартиру.
— Алло! — услышал я её звонкий голос из прихожей. — Это квартира Ермоловых! У аппарата Лена! Кто говорит?
— Серёжка, там тебя какой-то дядька просит к телефону! — сообщила радостно, вбегая в кухню. — Говорит, что его фамилия Цуканов и он помощник самого Брежнева. Врёт?
Мама подавилась кофе. Папа засмеялся и похлопал её по спине:
— Привыкай, Надюша. Теперь у нас так.
— Не врёт, — сказал я, отставил чашку и пошёл к телефону.
Цуканов поинтересовался как мы долетели и сообщил, что через пятнадцать минут за мной приедет машина.
— Куда? — поинтересовался я коротко.
— Не телефонный разговор, извини, — сказал Цуканов. — Враг не дремлет, — и положил трубку.
Впрочем, я догадывался, куда. Ещё на последнем оздоровительном сеансе мы договорились с Леонидом Ильичом, его супругой Викторией Петровной, а также с Евгением Ивановичем Чазовым, что по возвращении из Кушки продолжим.
— Это только начало, — объяснил я. — Чтобы вернуть в норму ваш организм, Леонид Ильич, нужно больше времени. Вы его все эти годы не жалели.
— Время такое было, — сказал Брежнев. — Не до жалости к себе.
— Как в фильме «Коммунист»?
— Видел? — заинтересованно спросил Брежнев. Он любил кино, я уже знал об этом.
— Дважды, — признался я. — Мощное кино.
— Да, — вздохнул Леонид Ильич. — Кино хорошее. Ещё бы жизнь нашу к этому кино приблизить и совсем бы хорошо стало.
— Жизнь к кино или кино к жизни?
Брежнев остро глянул на меня.
— И Викторию Петровну слегка оздоровим-омолодим, — сказал я с невинным видом. — Если, конечно, она не против. А то неправильно будет. Муж и жена — одна сатана.
— Соображаешь, молодец, — засмеялся Брежнев и повторил то, что я слышал уже неоднократно. — Откуда ты только взялся, такой мудрый и сообразительный…
Когда я вышел на улицу ровно через пятнадцать минут, знакомая чёрная «волга» уже ждала меня у подъезда.
— Доброе утро, Василий Иванович, — поздоровался я, садясь на переднее сиденье.
— Привет, Серёжа, — ответил он, протягивая руку. — Ну что, поехали?
— Погнали.
Никаких спецсигналов на машине не было, мы и так, в обычном городском потоке, домчались до дачи Брежнева за привычные десять минут. Да и какой там поток — название одно. Московские улицы и проспекты широкие, машин относительно мало — езжай не хочу. Я вспомнил Нью-Йорк с его ревущими автомобильными стадами. Да, Москве пока в этом смысле далеко. Оно и к лучшему. Если всё пойдёт, как надо, скоро будем летать, а не ездить. Хотя нет, вспомнил я Гарад, всё равно будем и ездить тоже. И по морям-океанам плавать. С меньшими энергетическими затратами — это да, но будем.
Леонид Ильич встретил меня в прекрасном настроении и всё том же спортивном костюме.
— Прямо заждался я тебя, — сообщил он, улыбаясь. — Заварилась такая каша, что хлебать нам не обляпаться. Новая революция, мать её так! Хоть и научно-техническая, но всё-таки.
— Лёня! — укоризненно воскликнула Виктория Петровна.
— А что я такого сказал? Или ты думаешь, что в ближайшее время наш молодой человек не наслушается гораздо более интересных слов и выражений? Ха-ха.
— У нас в России без интересных слов и выражений ни одно дело не сдвинется, — сказал я. — Не беспокойтесь, Виктория Петровна, я кушкинец, а кушкинские пацаны давно их все знают.
— Я же говорил — талантливая у нас молодёжь! — засмеялся Брежнев.
После оздоровительных сеансов, Брежнев позвал меня в свой небольшой кабинет, усадил напротив.
— Забыл спросить. Тебе же, наверное, деньги нужны?
Ага, подумал я. Значит, Бесчастнов не стал докладывать всё об узбекском деле? Хм. Вряд ли товарищ генерал-лейтенант пошёл бы на такой шаг. Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза не тот человек, от которого стоит утаивать подобную информацию. К деньгам здесь отношение двойственное. С одной стороны, их презирают, поскольку считается, что при коммунизме денег не будет (здесь они ошибаются, хоть и не очень сильно), а с другой — уважают, поскольку деньги являются эквивалентом социалистической собственности. Расхищение которой жёстко карается законом. Значит, одно из двух. Либо товарищ Бесчастнов Алексей Дмитриевич дурак, либо товарищ Брежнев Леонид Ильич меня проверяет. Первое исключено (иначе следует признать, что дурак я). Значит, второе.
