По замыслу проектировщиков, это должен был быть гиперзвуковой самолёт-разгонщик и, собственно, уже орбитальный самолёт, который поднимался разгонщиком на высоту порядка тридцати километров и дальше отправлялся в полёт сам. Масса гиперзвукового разгонщика, максимальная скорость которого должна была достигать шести Мах [1], предполагалась около пятидесяти двух тонн (при общей длине тридцать восемь метров и размахе крыльев шестнадцать с половиной метров). Плюс сам орбитальный пилотируемый разведчик-перехватчик длиной восемь метров, размахом крыльев семь с половиной метров и массой, как минимум, десять тонн.
Фантастически смелый проект. Но безумно дорогой и почти невыполнимый технически. Даже для такой страны как Советский Союз. Думаю, что в «Радуге» все это понимали.
А тут им на стол — бац! — действующий гравигенератор.
Подарок с небес, можно сказать. В прямом смысле слова, хоть они об этом и не знали.
Помню лица Федорова Николая Павловича и Березняка Александра Яковлевича — директора и главного конструктора новой «Радуги», когда я впервые, после совещания в Совете министров, приехал в Дубну и продемонстрировал возможности гравигенератора. А затем вручил техническую документацию на него, которая к этому времени была уже разработана. В первом приближении, разумеется.
Неверие. Сомнение. Изумление. Чуть ли не детская радость.
Эти четыре эмоции, следующие одна за другой, читались на их лицах явственней, чем слово «арбуз» в азбуке.
— Это что же получается, — с некоторой растерянностью осведомился Березняк, — вот он, гиперзвук, перед нами лежит?
— Не только гиперзвук, Александр Яковлевич, — сказал Фёдоров.
— Понятно, что не только. Тут и новые двигатели, и Луна, и много что ещё. Массу ракеты, космического или любого другого аппарата или объекта-субъекта гравигенератор, разумеется, не уменьшит, это невозможно, но вес или, говоря иными словами, силу тяжести… Собственно мы только что своими глазами всё видели. Невероятно. Просто невероятно! Молодой человек, — он пристально посмотрел на меня. — Вы понимаете, что вы сделали? Космос теперь наш! Во всех смыслах.
Он шагнул ко мне, обнял порывисто, отстранился, коснулся указательным пальцем моего лба и спросил:
— У тебя ещё много такого здесь?
— Кое-что имеется, — улыбнулся я.
— Николай Павлович, — обернулся Березняк к Фёдорову. — Я прошу… Нет, я требую, чтобы мы немедленно приняли этого молодого человека на работу.
— У меня образования нет, Александр Яковлевич, — сказал я. — Самоучка. Даже чертить как следует не умею. Только рисовать.
— Научим! — махнул рукой главный конструктор, он явно загорелся своей идеей и желал немедленно воплотить её в жизнь.
— Ты не был на совещании, Александр Яковлевич, и потому не в курсе, — сказал Фёдоров. — Этот молодой человек действительно самоучка. Но такой, каких лично я не припомню. Работа у нас слишком мелко для него.
— Не мелко, — поправил я. — Совсем не мелко. Просто я уже работаю и, боюсь, мой работодатель не одобрит перехода. А у вас обещаю появляться очень и очень часто. Космос — не просто моя детская мечта. И Луна нам нужна не только для того, чтобы добывать там редкие земли. Хотя, с учетом сверхпроводящего контура, который используется в гравигенераторе, редких земель нам потребуется много. В частности, лантана и бария.
— А для чего ещё? — живо спросил Александр Яковлевич.
— Станция Дальней связи с кварковым реактором, — сказал я.
— Дальняя связь это…
— На основе так называемой квантовой запутанности. Мгновенная связь на любом расстоянии. Повторю. На любом. Но она требует океан энергии. Для этого — кварковый реактор.
— Голова кругом, — потряс головой Березняк. — Откуда вы взялись, молодой человек? Простите, Сергей… как вас по батюшке?
— Петрович. Можно просто Серёжа.
— Из города Кушка он взялся, — сказал Фёдоров, усмехаясь.
— Кушка. Погодите. Самая южная точка Советского Союза?
— Она, — сказал я.
— Бросить, что ли, всё к чёрту и уехать в Кушку, — задумчиво произнёс Березняк, и они с Фёдоровым рассмеялись. Видимо, над чем-то своим.
[1] 1 Мах = 1 224 км/ч, скорость звука в земной атмосфере.
Глава третья
Алексей Николаевич Косыгин. Экономика и… экономика. Вопросы электричества. Польза землячества. Снова в школу
Да, сотрудничество с «Радугой» вышло очень удачным. На работу, как и было сказано, я к ним не устроился, но зато договорился, что их патентный отдел займётся законным оформлением всех моих изобретений. За соответствующий процент от положенных выплат. Которые, к слову, удалось увеличить в разы, благодаря появившимся крепким связям в Совете министров. Здесь, как и в массе других случаев, мне хорошо помогал председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. Ему было уже почти семьдесят — старик по здешним меркам, но организованности и работоспособности этого человека могли позавидовать и молодые. Он с самого начала, как настоящий государственный деятель и хозяйственник, с большим вниманием отнёсся к тем возможностям, которые открывали мои нововведения, а уж после того, как мне удалось несколькими сеансами подлечить его весьма истрёпанное сердце, и вовсе шёл мне навстречу практически во всех вопросах. Во всяком случае, в главных.
Вообще, невольно втягиваясь в народно-хозяйственную, экономическую жизнь моей новой Родины, я стал замечать массу интересных вещей, на которые раньше совершенно не обращал внимания.
Взять Косыгина. Я знал о его реформах, которые Алексей Николаевич затеял восемь лет назад, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, когда мальчик Серёжа Ермолов пошёл в школу, а инженер-пилот Кемрар Гели покорял космическое пространство системы Крайто-Гройто и мечтал стать пилотом-испытателем первого в истории нуль-звездолёта, который только-только начали закладывать на орбитальных стапелях Сшивы.
Знал, но поначалу мало что в них понимал. Как-то не до этого было. Да, в Академии Кемрар Гели, как и любой будущий инженер, учил экономику Гарада и даже её историю. Но, прямо скажем, довольно поверхностно. Тем не менее, и этих поверхностных знаний мне хватило, чтобы понять — развитие экономики СССР и Восточного Гарада шло, во многом, схожими путями. Только Восточный Гарад, пожалуй, меньше бросало из крайности в крайность.
Возможно потому, что Восточный Гарад никогда не отказывался от частной собственности, как таковой. Включая собственность на средства производства. Ограничивал её размеры, иногда весьма жёстко — да. Но не отменял и не запрещал. Личная свобода — это, разумеется, большая ответственность, но ещё и возможность проявить инициативу. А если силгурда (или человека, что одно и то же) полностью оной инициативы лишить, вменяя ему только послушно исполнять волю партии власти, то очень скоро мы получим застой прогресса и общественное болото, которое загниёт, завоняет, отравит само себя и, в конце концов, погубит страну. Золотая середина, известная на Земле со времён Аристотеля (на самом деле ещё раньше) и так же тысячи лет на Гараде, — это не только философское понятие, но величайший действенный инструмент. Как для отдельного человека, так и для целого государства. Главное — уметь и не бояться им пользоваться. В СССР, по моим наблюдениям, пока не очень умели.
«Гнём палку, пока не затрещит, — как любил говорить по данному поводу мой папа, — потом начинаем гнуть в другую сторону и тоже до треска».
Так вот, реформы Косыгина, если говорить прямо, и были той самой попыткой «выпрямить палку» — исправить то, что наворочал в экономике предшественник Брежнева — Хрущёв.
Хозрасчёт и большая самостоятельность предприятий.
Та самая инициатива.
Другое дело, что хозрасчёт Косыгина отличался от хозрасчёта сталинских времён (который, собственно, угробил товарищ Хрущёв) и отличался, на мой взгляд, не всегда в лучшую сторону, но тут уж я старался особо не лезть — и так слишком много на себя брал, следовало не забывать о той самой личной золотой середине.
