Она смотрела на него устало, грустно и… уверенно.
– Прорвемся, Ян.
Хотелось спросить – куда, но она уже отвернулась, сосредоточившись на дороге.
Он протянул руку и выключил коммуникатор.
Все равно… Теперь уже все равно…
Флайкары преследователей скрылись из вида, "Акцепт" свернул на эстакаду, ведущую под уклон.
Приближалась окраина мегаполиса, здания огромными уступами сбегали к основанию города, внизу, среди множества огней виднелись отчетливые скопления проблесковых маячков полицейских машин.
Дальше за городом царила темнота, над головой, проступая сквозь зарево городской иллюминации, застыли крупные клубящиеся кучевые облака.
Впервые за десять лет Ян смотрел в небо и понимал, что ему снова хочется жить.
Как будто тоска, глодавшая душу, потерялась средь городских магистралей, не поспевая за стремительным "Акцептом" Мари Лерман.
Он посмотрел на нее.
Мари поймала его взгляд и улыбнулась краешком губ.
Улыбка. Бешеная скорость. Приближающиеся тревожные огоньки.
Путь к непонятной ему свободе, где хрупкая девушка пережила нечто более страшное, чем смерть, раз могла улыбаться, ободряя его и себя.
Прорвемся…
Слово, которое могло звучать по-разному, но в ее устах оно почему-то не казалось синонимом смерти.
Ян уже различал скопившиеся на перекрестке у выезда из города приземистые освещенные красно-синими отсветами силуэты полицейских машин, и его рука вновь невольно легла на автомат.
Мари не поворачиваясь, отрицательно покачала головой.
– Не нужно Ян.
– Нам не прорваться без боя. – Возразил он.
– Я знаю. Поэтому мы не поедем туда. – Она быстрыми, заученными до автоматизма движениями отключила часть панелей автоматического пилотирования и, крепко удерживая руль, внезапно крутанула его вправо.
Резкий визг, облачко дыма из под колес, колоннада мощных опор, мелькнувшая в свете фар, и машина, перепрыгнув через поребрик, разметала бампером ограждение из металлических стоек, оказавшись в узком плавно изгибающемся пространстве огромной железобетонной трубы.
Ян с трудом подавил в себе желание зажмуриться – посреди тоннеля, являвшегося ни чем иным как основным сбросом ливневой канализации города (предназначенным для сбора дождевых вод) возвышались мощные дополнительные опоры, на которых очевидно стояло одно из окраинных зданий, но предчувствие обмануло – скорость, на которой "Акцепт" влетел в замкнутое пространство, вытолкнула машину на закругляющуюся стену, прижала к ней, позволяя нестись в полувертикальном положении, касаясь поверхности огромной трубы всеми четырьмя колесами.
Бешеная гонка в клаустрофобическом пространстве продолжалась не более двух минут.
Каждый мускул на бледном лице Мари был напряжен, так что явственно проступили скулы.
Уже не ускорение, а перегрузка ощущалась каждой клеточкой тела.
Ян не понимал, как они проскочат выход, который наверняка забран мошной стальной решеткой, и расположен на приличной высоте, относительно уровня окружающих город полей.
Вот тут он ошибся.
Решетка когда-то была, но ее давно убрали из-за постоянно застревавшего в ней мусора, а за годы эксплуатации под стоком образовался овраг, который регулярно засыпали вместе с различным принесенным водой хламом – в результате уровень почвы постоянно поднимался, превращаясь в своеобразную амортизационную подушку из многих слоев песка и мусора.
Вырвавшись из теснины "Акцепт" с погашенными фарами пролетел порядка двадцати метров, прежде чем с глухим ударом рухнул на свежую насыпь, взметнув по сторонам центнеры грязи.
Что-то с силой ударило в бампер, во тьме раздался скрежет металла царапнувшего лобовое стекло, машину несколько раз развернуло вокруг оси, и, наконец, остановило, заставив резко покачнуться на подвеске.
Ян почувствовал, как свежий воздух врывается в салон.
Не важно, что к запаху травы примешивались флюиды свалки, после всего пережитого воздух пьянил, каждый вдох шел полной грудью, и он знал, что навсегда запомнит эту ночную прохладу, как некий символ перелома собственной судьбы.
Он украдкой посмотрел на Мари.
Она сидела, прикрыв глаза, пальцы, все еще сжимавшие руль, мелко подрагивали и вопрос, готовый сорваться с губ Яна, вдруг застрял в горле.
Он просто накрыл ее пальцы своей ладонью, внезапно и ясно ощутив, как безмерно одиноко было ей все эти годы.
Никто и никогда не накрывал ее дрожащих пальцев своей ладонью.
Она открыла глаза.
Городские огни за задним стеклом "Акцепта" сияли ярко, но сегодня их свет не казался таким колючим, как в другие дни.
Они долго сидели в тишине, слушая как шумит ветер, да робко, прерывисто причитает в кустах потревоженная пичуга.
Мари отпустила руль и сжала его пальцы.
Ей все еще не верилось, что рядом сидит Ян.
Десять лет назад он закрыл ее своей грудью от роковой автоматной очереди. Но сейчас не прошлое возвращалось, всплывая из глубин памяти клочьями разорванных болью воспоминаний, нет, что-то новое, потерянное, забытое вливалось в душу вместе с тишиной и теплом его руки.
– Ну что… поедем?
Мари первой нарушила молчание, и, уловив кивок Яна, завела заглохший двигатель.
Впереди разлилась чернильная тьма, там, за полями начиналась запретная зона, окружившая со всех сторон огромный город, больше похожий на человеческий муравейник.
Местность, таившая нечто, не поддающееся осмыслению.
Ян не стал ничего говорить. Он понимал, – все, что совершила сегодня Мари, не имеет никакого отношения к спецподготовке. Это навык, вынужденно приобретенный там, образ жизни, связанный с ежедневным смертельным риском, а ведь она могла, абсолютно точно могла вернуться в город и жить, как живут тысячи других людей, как жил он сам до рокового вечера.
– Поехали. – Он убрал ладонь с ее руки, понимая, что минуту назад еще мог вернуться, но сейчас путь остался только один – туда, в непроглядную тьму, где выросла и повзрослела Мари – загадочная, но близкая ему женщина, в миг вернувшая все – и боль, и любовь, и отчаянную надежду.
Все что он любил, чего страшился, прятал в глубине души, теперь оказалось оголено, перед лицом откровенной неизвестности.
Из запретной зоны не возвращаются.
Однако, там живут, – в этом сегодня убедила его Мари.
"Акцепт", тихо подвывая надорванным двигателем, медленно выкарабкался на проселок и устремился прочь от сияющего огнями города.
Запретная зона…
Город остался позади.
Долгое время они ехали молча, каждый думая о своем, не пытаясь обсуждать события этого вечера.
