– Ну что ж, – сказал Сергеев, – мы выиграли первый бой. Цивилизация вступила в товаро-обменную фазу, и теперь ей не грозит гибель, если, разумеется, не произойдет неожиданного зигзага. Впрочем, мы ведь останемся здесь.
Он выстрелил из пистолета, и тысячи лопат, сверкнув на солнце, вонзились в землю. Свежий ветер погнал по планете строительную пыль.
Цивилизаторы трудились наравне с такриотами, на ходу обучая их, как правильно держать лопату, как экономить силы. Ирина и Патриция работали рядом, Мимико хлопотала возле полевой кухни.
– Глянь-ка! – кивнула Патриция.
Ирина обернулась. Над головами работающих взлетали огромные куски земли и с гулом падали далеко в сторону. Это Буслаев орудовал лопатой, сделанной по собственным чертежам. Поймав взгляд Ирины, он задорно подмигнул ей.
Остановившись передохнуть и выплюнуть пыль, скрипевшую на зубах, он заметил молодого такриота, задумчиво опершегося на лопату и будто не замечающего суеты вокруг.
– Нук, ты чего это разнежился? До обеда еще далеко.
Нук перевел на него напряженный взгляд:
– Общающийся с богами не так спрашивал богов. Плохо спрашивал. А может, боги с ним и разговаривать не хотят. Молодой, а дурак. Нас с Ваком плохо судил, неправильно, и боги отвернули от него свое лицо. Не то говорить стал, не то делать стал. Земли ковырять много взял, еды мало. Другого надо. Умного, Такого боги любить будут. Такому боги скажут: еды много надо, земли
– мало.
– Так, так! – сказал Буслаев, озадаченно почесывая затылок. – Сомневаешься, значит, не продешевил ли шаман? Это хорошо. Это, брат, даже здорово! Сомнение – это критическое отношение к окружающей действительности. И честолюбие – это тоже хорошо. Может, стоит создать для тебя должность вождя племени? Пусть у нас будет не только духовная власть, но и светская.
К его изумлению, такриот все понял. Он тут же отшвырнул лопату и стал покрикивать на сородичей.
– Э, нет, так дело не пойдет. Предводитель должен быть всегда впереди и делать все лучше всех.
Нук, схватив лопату, начал усердно копать. Буслаев усмехнулся и вдруг застыл с разинутым ртом. Он внезапно понял, что произошло на его глазах.
Сначала племена держались обособленно, оставляя между собой участки «ничьей земли». Потом постепенно перемешались, и уже шаманы обеспокоенно забегали по границам участков, пытаясь отделить своих от чужих. В конце концов, сорвав голос и извозившись в земле, они понуро отходили в стороны, безнадежно разводя руками. Только шаман из племени Бубы, мгновенно сориентировавшись, сбросил балахон и схватил лопату. Впоследствии он будет забирать тройную порцию пищи, и никому не придет в голову оспаривать его право. А излишки станет менять на выделанные шкуры, благо идея обмена будет завоевывать умы такриотов. Человеку не нужно много шкур – только чтобы защититься от холода, да сделать мягкую подстилку на ночь. Но шаман будет набирать и набирать шкуры, на удивление всего племени, сам не понимая, для чего ему это нужно. Ему будет казаться, что если довольствоваться тем же, что и остальные, его авторитет упадет. И, наконец, он произнесет историческую фразу: «Это мое», после которой уже бессмысленно задумываться, зачем нужны человеку лишние вещи. Так начнется расслоение родового племени.
Последняя перемычка взлетела в воздух, и вода стала уходить из Голубого болота.
Каждое утро роботы кси-генераторами сворачивали защитное поле в невидимый шар, в котором билось скопившееся за сутки излучение, и выстреливали его в космос. Вслед за ними над болотом появлялись красные мобили. По веревочным лестницам спускались люди с сачками. И вот настал день, когда лоты не обнаружили ни одной пиявки. К этому времени в болоте не осталось и воды.
Обнажилось дно – черный глянцевый ил, на котором, как скошенное сено, лежала трава. Любопытное дно, понижающееся от середины к краям. Когда разгребли ил в самом высоком месте, на солнце заблестел шар около десяти метров в поперечнике. Он был твердым и непрозрачным, но испускал откуда-то из глубины голубое сияние. Это и был источник силового поля.
На дно спустился вездеход, обхватил шар механическими лапами и, проваливаясь в ил почти по крышу кабины, повез на Базу, в бак с пиявками. Там он уже не был страшен.
– А теперь что? – спросил Буслаев, когда шар был герметически закупорен в свинцовой камере.
– Копать! – ответила Ирина.
Теперь уже несколько вездеходов, переваливаясь с боку на бок, сползли на дно. В их лапах были длинные широкие скребки. С натужным воем, буксуя и проваливаясь в ямы, сгребали они черный ил от центра к краям. За пультами вездеходов, как металлические тумбы, торчали роботы. По берегам бывшего болота воздвигались плавающие бастионы. На третий день под одним скребком что-то блеснуло. Это была серая плотная поверхность. По характерному блеску инженеры определили; перекристаллизованный металл. Но прошла еще целая неделя, прежде чем весь ил был убран.
Снова взлетели мобили, и люди сверху увидели гигантский серый диск, свернутый из непрерывной, утолщающейся к центру спирали.
– Астролет! – ахнула Ирина.
– Дисковый астролет, – поправил Сергеев. – Очевидно, на аннигиляционной тяге. Мы пока еще не умеем делать такие.
Цивилизаторы молчали, подавленные размерами чужого корабля. Только Буслаев воскликнул с досадой:
– Эх, черт, не мы первые!
– Ерунда! Мы все равно первые! – задорно крикнула в микрофон Мимико.
Отчетливо был виден люк в том месте, где обрывался наружный конец спирали. Мобили заторопились на снижение. Ирина опустилась последней: ей почему-то было страшно.
– Рвать будем или резак возьмет? – деловито осведомился Буслаев, закатывая рукава. Василий не знал никаких сомнений – впереди была цель, и он шел к ней напролом.
Профессор усмехнулся, но тут же усмешка сбежала с его губ, и он с непонятным сожалением взглянул на цивилизатора.
– Ни взрывчатка, ни плазма не понадобятся. Мы не войдем, даже если люк сам распахнется. И никто не должен близко подходить к кораблю. То, что мы сейчас здесь – уже нарушение… Объявляю местность радиусом сто метров вокруг запретной зоной.
Это было так неожиданно и так непонятно, что Буслаев онемел, да и остальные были поражены не меньше. Ирина во все глаза глядела на начальника отряда, и в душу ее проникало предчувствие чего-то грозного. Так еле заметная прозрачная дымка на море предвещает бурю. Куда девался веселый, дружелюбный, сердечный человек? Этот суровый взгляд, плотно сжатые губы, резкая вертикальная складка, перерезавшая лоб…
– Но почему? – рванулся к нему обретший голос Буслаев.
Сергеев только взглянул на него, и великан замолчал и отступил в толпу цивилизаторов, озадаченно хлопая ресницами. Послышался ропот. Люди были недовольны: они не понимали действий начальника. Но Сергеев не стал объяснять.
