как бы ей ни было трудно принять некоторые вещи, полностью быть уверенной в том, что Роман не был просто свихнувшимся репликантом с предустановленной ваэррами программой, она не могла.
Кольский расхаживал сейчас по ЦП, словно разъяренный зверь по клетке. Никто из офицеров не рисковал заговорить первым. Наконец капитан остановился, сделал пару вдохов и уже более спокойным голосом обратился к Серову:
— Виктор Сергеевич, Павленко и этого, второго, разоружить и арестовать. Обоих привести ко мне на допрос. Евгений Павлович, — Володин от неожиданности аж привстал со своего места, — подключите своих криптографов. Пусть вертят это сообщение, как хотят, пусть разбирают его по слогам, по буковкам, переводят его на все известные нам языки мира, пусть хоть землю роют носом, но если в этом бреде есть хоть одно зашифрованное слово, я должен узнать об этом уже к завтрашнему утру!
— Есть, командир!
— Варвару Сергеевну запереть в ее каюте. Кормить по часам и до особого распоряжения никуда не выпускать. Все, разойдись!
* * *
— А как вам удалось получить разрешение старшего помощника? — поинтересовался у Павленко Роман, когда все закончилось.
Сейчас они сидели на полу рубки связи и ждали, когда за ними придут. Роман чувствовал себя полностью опустошенным. Должно быть, именно так себя чувствует человек, достигший всего, чего желал в жизни. Теперь репликанту было попросту нечего терять, мало того, ему и желать было нечего. Все, что он хотел сделать в этой жизни, он сделал — выполнил последнюю волю своей названной матери. Теперь Романа ничто не ограничивало, все условности были соблюдены. Спасительное сообщение было отправлено на Землю до того, как ваэррам стал известен его текст. Само послание ваэрры тоже перехватить не смогут, но поймут, что оно было отправлено именно с «Прорыва». Интересно, последует ли от маяка ваэрров наказание? Впрочем, Роман особо не сомневался, что ваэрры обязательно предпримут попытку пресечь подобные поползновения людей в будущем. А раз так, скрывать от Павленко (как, впрочем, и от остальных) все, что Роман знал об этой странной расе, было уже бессмысленно. И Роман все рассказал Павленко, нисколько не сомневаясь, что каждое его слово сейчас слушают как офицеры «Прорыва», так и ваэрры на Сцерне и «Юкко».
Излив душу, парень почувствовал, как пустота внутри него ширится, пожирая остатки его человечности. Теперь он не был нужен никому, поскольку вся информация, хранившаяся в его голове, теперь всем была известна. Он не был нужен этим людям, не был нужен ваэррам, даже вселенная в нем не нуждалась. Он исполнил свою миссию, совершил предначертанное, реализовал заложенную ранее программу и не понимал, чем еще мог быть полезен миру.
На мгновение Романа кольнула мысль: а ведь вся его недолгая жизнь была посвящена достижению чужих целей. Ваэрры использовали его, чтобы изучить строение человеческого организма, Валерия Мирская нашла в нем спасение от шизофрении и придумала, как использовать его во благо человечества. Людям же с Земли он нужен был лишь как источник ценных знаний о ваэррах и их технологиях. Единственный, кому Роман был не нужен до этой минуты, был, как ни странно, он сам.
Вдруг подумалось: а может, человек становится человеком, когда начинает выбирать цели самостоятельно? Интересно, задавался вопросом Роман, какую цель в своей жизни преследовал этот молодой офицер, сидящий напротив? Почему Павленко решился помочь ему?
— Как я Волгина провел? — Павленко улыбнулся, подумав о чем-то своем. — Да, смешно даже сказать… — он перевел взгляд на Романа, стер со своего лица улыбку и достаточно убедительно изобразил речь и мимику старшего помощника Сорокина. — «Волгин, я что, дважды повторять тебе должен? Да, Павленко я послал. Имейте совесть, не дергайте меня перед дежурством по пустякам!»
Скопировать манеру общения старпома у Павленко получилось довольно убедительно, однако Роман все равно ничего не понял — мало же было просто говорить похоже. Павленко, видя в глазах репликанта недоумение, закатил глаза и постарался объяснить:
— Ну, дружище, мы же не в каменном веке живем… Это простая программа копирования личности. Раньше такие записи называли дипфейком. Я заранее записал все возможные ответы и приказы старшего помощника Сорокина и прогнал эти записи через специальную программу. На фоне барахлящей внутренней связи получилось более чем убедительно. Волгин купился на этот дешевый трюк, как ребенок.
— А что было бы, если бы не купился?
— История не знает сослагательного наклонения. Все вышло, как вышло. Давай лучше посмотрим, сколько у нас энергии на борту осталось после нашего сеанса связи.
Павленко встал, подошел к первому подвернувшемуся терминалу и вывел на нем информацию о заряде батарей на «Прорыве».
— Что за… — нахмурился он. Информация явно не соответствовала действительности.
— Что не так? — насторожился Роман.
— Да все не так, — задумчиво прошептал Павленко, ковыряясь в параметрах. — По идее, после использования ЧСДС емкость батарей должна была значительно просесть.
— А сейчас?
— А сейчас параметры прежние.
— И что это значит?
Только сейчас до Павленко дошло. Он перевел растерянный взгляд на Романа и прошептал:
— Значит, мы ничего не добились.
— Что?
— Мы ничего никуда не отправили.
В тот же момент в рубке связи полностью обесточились все приборы и погас свет. Послышался скрежет запорного механизма гермодвери. Через пару секунд кромешную тьму рубки связи разрезала тонкая полоска нестерпимо яркого света.
— Так, товарищи бунтовщики, — послышался голос Серова за дверью, — оружие на пол, руки в гору и выходи по одному. Вы арестованы.
Глава 9
Дмитрий Павленко никогда не считал себя по-настоящему военным. Да, он имел воинское звание, с удовольствием носил форму (а какого мужчину она не красит?) и искренне ценил воинскую дисциплину и исполнительность своих подчиненных. Все эти составляющие вооруженных сил здорово помогали ему в работе. Устав неизменно способствовал выполнению поставленных задач и достижению нужных целей. В некотором роде Дмитрий был даже рад тому, что большая часть его профессиональной деятельности была прошита казенными нитками устава вооруженных сил России. Однако в нем никогда не было той воинской романтики, которая позволяла другим, более искушенным кадровым военным чувствовать свою принадлежность к воинскому братству. Военный космический флот страны был для Павленко лишь инструментом реализации его собственных
