бдить, как не следят за особо опасными заключенными на Кнасте. Пхенг можно обвинить во многом, но делать выводы и учиться на ошибках его представители умеют. И совершенных ошибок больше никогда не повторяют.
Искусственная гравитация вернулась, больно ударив полом по пяткам, но на такую ерунду даже не обратила внимания. У меня в запасе нет даже пары минут.
Впереди показался шлюз, за которым ждали своего часа спасательные шаттлы. Рассчитанные на одного, максимум двух человек, они были более доступны, чем боевые и разведывательные катера. К тем так просто не подступишься. Здесь же достаточно знать код, открывающий шлюз, стандартный для экстренных ситуаций. На всех корветах Черного крыла они были идентичны.
Пол снова ушел из-под ног, но на этот раз с гравитацией все было в порядке. Я висела в воздухе, не в силах пошевелиться, и пыталась придумать план Б, потому что основной откровенно провалился.
— Ты себе же делаешь хуже, — устало сказал за моей спиной Альфар. — С каждой такой выходкой шансов убедить трибунал хотя бы сохранить тебе жизнь становятся все меньше.
Безнадежно.
Я прикрыла глаза. Все зря. Все годы под чужими лицами и именами, все попытки стереть саму память об Эль, одиннадцатом объекте эксперимента на Ц189. Не будет ни астероида с уютным жилым модулем, ни долгих вечеров с видом на маленький красный карлик во влажной оранжерее, ничего. Только белоснежные стены стерильной лаборатории, писк аппаратов и попытки ученых Белого крыла выжать из моего генома еще немного пользы во имя науки.
35
— А ты бы хотел так жить? — ответила я, когда бывший друг и напарник развернул меня лицом к себе. А он стал сильнее. Раньше удерживать взрослого человека на весу силой мысли он мог не больше минуты. — Не видя неба, исколотый иглами, не принадлежа себе? Хотя о чем это я… Ты так и живешь. Вы все так живете.
— Эль, — с угрозой в голосе протянул он. — Не усугубляй.
Но мне уже было все равно. Когда нечего терять, ничего не страшно.
— Не только вы. Но и следующие поколения эксперимента, только теперь Воспитатели учтут ошибки, и они даже чихнуть не смогут, не восславив Пхенг. Идеальные послушные солдаты, почти киборги, только лучше.
— О чем ты говоришь? Какие следующие поколения? Мы вершина научной мысли Пхенга!
Я бы засмеялась, если бы не было так горько.
— Сотни инкубаторов, Альфар. Сотни. Выживаемость эмбрионов в среднем составляет не более десяти процентов, так что мы лишь первые робкие поделки, не слишком удачные. На Ц189 растет настоящее «Новое поколение». А теперь, когда в их руках нергиты, исследователи получат новую кровь. Вас утилизируют как морально устаревшую технику, Альфар. А вы будете славить Пхенг даже перед открытой заслонкой мусоросжигателя.
— Новые объекты? — Если бы я не знала Альфара так хорошо, то не заметила бы, как дрогнул его голос.
— Когда я была там в последний раз, пару лет назад, новая группа уже приступила к первому этапу обучения.
Мои ноги коснулись пола. То ли Альфар устал, то ли усилие, требовавшееся для удержания объекта в воздухе, мешало сосредоточиться на разговоре. Однако двинуться я все еще не могла.
Альфар молчал. Стоял с непроницаемым лицом и разглядывал меня, словно на моем лице можно было прочесть ответы.
— Ты поэтому ушла? — он все не торопился возвращать меня в изолятор. А на мой быстрый взгляд в сторону камер без выражения пояснил: — Не работают. Сбой во время прыжка, какая жалость.
А меня словно обожгло. Он знал, что я попытаюсь сбежать на шаттле! Знал, что смогу выбраться из изолятора. И специально отключил камеры, чтобы поговорить без всевидящего ока Пхенга.
И я решилась. Преодолеть въевшуюся в кровь привычку замалчивать и придерживать информацию, держать все в себе, никому не доверять. Они уже привели меня сюда, обратно в когти Пхенга. Но, быть может, откровенность поможет спасти кого-то еще от этой участи?
— Я привезла на Ц189 материалы последней экспедиции. Заглянула к Седьмому. Он мне обрадовался… А потом я очнулась в лаборатории. Прикованная по рукам и ногам. Седьмой был рядом. Он сказал, что давно хотел исследовать именно мою мутацию. Что глупо использовать меня там, где справится любой агент, в то время как я могу послужить процветанию Пхенга иначе.
— Идеальное здоровье, — понял Альфар. Я кивнула — столько свободы он мне оставил.
— Иммунитет. Ускоренная регенерация. Абсолютная память. Да у меня единственной сохранена фертильность!
Альфар прерывисто вздохнул, и я знала, о чем он подумал. Точнее, о ком. Увы идеальные объекты, выведенные с помощью генной инженерии, имели один существенный недостаток — они все были стерильны. Воспитатели пытались преподнести это как благо, ведь такие солдаты не отвлекались на «глупости» и с полной отдачей трудились на благо Пхенга. Большей частью мы относились к этому если не равнодушно, то достаточно спокойно. Все, кроме Твины, которая остро переживала отсутствие возможности иметь детей. Ее даже с Ц189 выпустили позже остальных. Боялись срывов, которые в исполнении пироманта могли быть смертельно опасны для окружающих.
Альфар молча слушал и ничего не требовал. Невидимые объятия его силы сейчас ощущались скорее поддержкой, а не тисками.
— Он сказал, что я могу послужить Пхенгу, как никто другой. Что абсолютное здоровье и вечная молодость могут стать достоянием всей Империи. Если он расшифрует тайну моего генома… Но сначала нужно испытать истинные пределы моего организма.
Я прикрыла глаза. Как живого видела Седьмого, нездоровый блеск его глаз и нервные, дерганые движения. И не могла понять: как?! Как мы пропустили, не увидели, что один из нас безумен. Как это упустили Воспитатели, продолжавшие курировать проект?
Или… Они знали и их все устраивало?
— Он мог бы проверить скорость регенерации иначе. Скальпелей в лаборатории достаточно…
Альфар изменился в лице, но я уже не следила за ним, погруженная в болезненные воспоминания. Действительно болезненные — боль я чувствовала, как обычный человек.
— Он начал с крыс. Хорошо, что он начал с крыс…
Я вдруг покачнулась, оставшись без невидимых пут. Альфар отпустил меня, но говорить я не
