перестала. Продолжила сухим, безразличным голосом, словно рассказывала о каком-то другом человеке, совершенно мне чужом и безразличном:
— Я дождалась, пока они объедят достаточно плоти, чтобы кисть пролезла сквозь наруч. Освободилась. А когда прибежал Седьмой… Он был один. Он не рассказал никому о своем эксперименте. Хотел, чтобы все лавры достались ему.
Я замолчала, переводя дух. Альфар тоже ничего не говорил, и в тишине этой отчетливо вибрировала невидимая нить, что связывала всех нас, детей проекта «Новое поколение». Я сказала уже достаточно. Можно дать отвести себя в изолятор, но те события жгли язык, рвались из меня. Я слишком долго носила их в себе, боль и страх, гнев и сожаление.
36
— Ты помнишь, он всегда уделял больше вниманию умственному развитию, чем физическому… Я… Я убила его. Свернула шею, а тело растворила в кислоте. Не хочу знать, зачем ему в лаборатории столько кислоты…
Время утекало сквозь пальцы. Альфару стоило давно схватить меня, и запереть, а лучше — усыпить до конца пути. Мне — попытаться сбежать или хотя бы дорого продать свою свободу. Мы же стояли друг против друга, близко, протяни руку и коснешься.
— Я никого больше там не встретила. Андроиды меня не тронули, я все еще была в списках допущенных на планету лиц. А из живых — никого. Седьмой жил там один. Один среди андроидов, пробирок и инкубаторов. Их там сотни, Альфар! Сотни эмбрионов… На разных стадиях развития. Седьмой сказал, что большая часть не выживает. Планета убивает девяносто процентов. А тех, кто выжил, постепенно сводит с ума…
— Так было с ним, да? — тихо спросил Альфар. Я не заметила, как он подошел и легко коснулся пальцами моей щеки. Видела перед собой знакомые серые глаза и не чувствовала ничего, кроме сожаления. О том, что с нами случилось и о том, чего не случится. О том, что глазам этим недостает нечеловеческой синевы.
— Так будет со всеми, — ответила с болезненной уверенностью. — Там еще как минимум три группы детей. Я видела, когда бежала. Надо было бы взорвать этот рассадник к черной дыре…
— Но не взорвала. Пожалела… — Он взял меня за руку. Ту самую, которой я когда-то пожертвовала. Ласково погладил костяшки. И отступил, отпуская. — Камеры скоро починят. Тебе лучше к этому моменту быть подальше отсюда.
Я вскинулась, не веря в то, что слышу.
— Отпустишь? После всего?
Альфар насмешливо улыбнулся.
— Кто может удержать Одиннадцатую, которая сломала даже статистику? — Он наклонился и в самое ухо едва слышно шепнул: — Сломай систему, Эль.
* * *
Корвет Черного крыла отдалялся. Гнаться за мной никто не собирался, орудия не разогревали, и зашкаливающий пульс медленно успокаивался. Альфар выполнил обещание, дал уйти, хотя теперь неприятности будут уже у него.
Ничего, выкрутится, я в него верю. Не в первый раз.
Корвет пропал с радаров, но радоваться я не спешила. У спасательного шаттла аппаратура и вполовину не такая мощная, как на корабле, и я у них все еще, как на ладони.
Внутренние часы отсчитывали время, и я словно наяву видела, как маленькая мигающая точка медленно движется к краю экрана, чтобы скрыться с глаз.
Тесный шаттл обнимал бескрайний космос, холодный и равнодушный. Я летела вникуда на чахлом суденышке, не предназначенном для дальних полетов, без прыжковых двигателей, без значительного запаса пищевого концентрата и кислорода. Только “мерцалка”, чтобы шаттл скорее заметили и подобрали. Ее я отключила в первую очередь.
Я устало откинулась на спинку единственного кресла. Места для второго пилота здесь не было. Перед глазами на экране разворачивался незнакомый участок галактики. А у меня — ни денег, ни очередных фальшивых документов. Личина Джоан Кроу теперь известна Пхенгу, использовать ее нельзя. Дора Салливан засветилась на Кнасте. Чтобы раздобыть новую, нужно добраться до “Солянки”, что невозможно на маленьком шаттле.
Впереди — пустота и неизвестность. Позади — Пхенг и Альфар, который предложил мне сломать систему.
Напряжение вырвалось горьким смехом, который вдруг превратился в рыдания. Я плакала второй раз в жизни, и вместе со слезами уходили напряжение и страх, не отпускавшие с того самого момента, как я увидела чужих рядом с “Осой”.
Странная раздвоенность сознания завладела мной. Одной частью себя, привычной, знакомой, рациональной, я отстраненно следила за ходом времени, рассчитывая, на сколько еще хватит топлива и кислорода. Другая же часть корчилась, раздавленная слишком сильными для меня эмоциями.
Я столько лет их давила, прятала, запирала на замки, что сейчас себя не контролировала. Слезы бежали по щекам, обжигая их, словно вся боль, что я испытала за свою жизнь, превратилась в кислоту и текла по лицу. И не было никого рядом, чтобы утереть их и подставить плечо. Не помогать — просто дать понять, что кроме огромного холодного мира, которому нужно противостоять, есть что-то еще. Что-то надежное. Теплое. Близкое.
Слезы ушли, и осталась пустота. Я сидела перед упрощенной панелью управления — зачем шаттлу лишние функции? — и безразлично смотрела на сменяющие друг друга цифры на экранах. Шаттл летел по заданной мною же траектории, максимально далеко от маршрута, который проложил бы автопилот. Сейчас я была бесконечно далека от своей цели, дальше, чем в первый день бегства от Пхенга. И в то же время невероятно близко. Как я и мечтала, меня окружала пустота. Абсолютная, беспредельная пустота и тишина, не нарушаемая ничем, кроме моего дыхания.
Если бы мечта о маленьком личном астероиде сбылась, так было бы всегда. До конца моих долгих мутантских дней.
Картина вечного одиночества в страхе и ожидании нападения представилась так ярко, что я обхватила себя руками, спасаясь от продравшего вдруг озноба. Сейчас я была бы рада, если бы ко мне ввалился бесцеремонный Нейдан с какой-нибудь дурацкой шуткой. Да даже нудному Карригу или бесившей меня весь путь Лайри я была бы рада!
Новая точка на радаре вывела меня из странного оцепенения. Объект пока не попадал в зону видимости шаттла, и я могла лишь наблюдать за тем, как зеленая точка ползет по экрану. Судя по скорости и траектории, это корабль.
