В аэропорту нас ждали. Милиция, сапёры, уже почти родная Контора, врачи «скорой помощи». Мои документы и само наличие охраны, тоже с соответствующими документами, мгновенно решило все вопросы, и надолго нас не задержали. Мы дали подробные показания, наскоро перекусили в буфете и ближайшим рейсом под номером 2422 отбыли в Москву.
На этот раз полёт прошёл без приключений. Наш верный «Ту» коснулся колёсами взлётно-посадочной полосы в московском аэропорту Быково ровно в девятнадцать часов сорок две минуты по московскому времени — всего на четыре минуты позже, чем было заявлено в расписании.
Всё-таки хорошо, когда тебя встречают на машине и не нужно озадачиваться общественным транспортом или такси. Казалось бы, и привык я уже к своей служебной «волге» и Василию Ивановичу в качестве персонального водителя, но всякий раз приятно.
Борис с Антоном уселись в машину сопровождения, и мы поехали.
— Домой? — спросил Василий Иванович.
— Ага, — ответил я. — На сегодня, думаю, мои непростые дела закончены.
— Слышал, проблемы были в воздухе? — спросил Василий Иванович.
— Слухами кремлёвская земля полнится? — поинтересовался я в ответ.
— Аж дым идёт, — сказал Василий Иванович.
— Да, возникло кое-что непредвиденное, — подтвердил я. — Пришлось вмешаться и урегулировать.
— Непредвиденное осталось в живых? — едва заметно улыбнулся Василий Иванович.
— Живой-живой, слава богу. Больной человек, его лечить надо.
— Теперь упрячут.
— Надеюсь.
Однако поболтать нам не дали. Сначала позвонили Петров с Бошировым. То есть, звонил непосредственно товарищ майор Петров Александр Николаевич, но товарищ капитан Боширов Тимур Русланович был рядом и время от времени подавал реплики, которые я отлично слышал.
Друзья и кураторы поздравили меня с благополучным прибытием и потребовали завтра же прибыть на площадь Дзержинского.
— Зачем? — спросил я.
— Тебе разве не хочется нас увидеть после долгой разлуки? — спросил Петров. — Тимур, ты слышал? Он, оказывается, ни капли не соскучился.
— Я разочарован, — услышал я голос Боширова.
— Товарищ майор, кончайте трепаться, — сказал я. — Это правительственная линия, между прочим.
— Хорошо, хорошо. Серёжа, всё просто, на так часто у нас происходят попытки угона самолётов, поэтому нужны твои подробнейшие показания. Дабы впредь. Осознал?
— Осознал. Будут вам показания.
— Вот и замечательно. Завтра ждём к десяти утра.
Окей, — сказал я. — До скорых и радостных встреч.
Положил трубку, и телефон немедленно зазвонил снова.
— Ермолов на проводе!
— Серёжа, это Цуканов, — услышал я знакомый голос помощника Брежнева. — Вы где сейчас?
— Подъезжаем к МКАДу.
— Хорошо. Скажи своему водителю, пусть едет на дачу Леонида Ильича. Он тебя ждёт.
— Что-то случилось?
— Серёжа, ты же знаешь, я не отвечаю на такие вопросы. Всё в порядке. Просто Леонид Ильич тебя там ждёт. Он уже знает, что ты прилетел.
— Хорошо, буду. До свидания Георгий Эммануилович.
— До свидания.
— Слышал? — спросил я Василия Ивановича, положив трубку.
— Да, — ответил он. — Едем в Заречье.
— Правильно, — сказал я и снова снял трубку — нужно было позвонить маме, сообщить, что я прилетел, но, как всегда, задерживаюсь.
[1] «Бременские музыканты», вышел на экраны в 1969 году.
[2] Реальный террорист, погибший при взрыве бомбы на борту самолёта Ту-104, следовавшего рейсом Ленинград-Москва 23 апреля 1973 года.
[3] Настоящий текст письма террориста.
Глава восемнадцатая
«Все может очень скоро измениться еще больше, Леонид Ильич!»
— Есть будешь? — спросила меня первым делом жена Леонида Ильича Виктория Петровна.
Готовила она почти так же вкусно, как моя бабушка, тут ничего не скажешь.
— Неудобно, Виктория Петровна, я лучше дома поем.
— Неудобно спать на потолке, — выдал известную всему советскому народу поговорку Леонид Ильич. — Пока ещё домой доедешь. Давай, садись, заодно и побеседуем.
— Уговорили, — сказал я.
— Руки только помыть не забудьте, — сказала Виктория Петровна.
Помыв руки, мы уселись за стол на кухне.
Я с удовольствием наблюдал за Викторией Петровной и Леонидом Ильичом. Они заметно помолодели — в каждом движении чувствовалась энергия, глаза поблёскивали. Ещё бы зубы им вырастить новые, подумал я, и совсем хорошо. А то вставная челюсть Леонида Ильича — это же чистое горе, жить и работать мешает.
Виктория Петровна поставила перед нами две тарелки с тушёным мясом и картошкой. На столе уже имелся нарезанный чёрный хлеб, порезанные с луком и смешанные с растительным маслом солёные огурцы, маринованные грибы маслята, а также домашний квас в стеклянном кувшине. Леонид Ильич поднялся, достал из холодильника початую бутылку зубровки [1], из кухонного шкафчика две рюмки, поставил на стол.
— Э, — сказала Виктория Петровна. — Сам-то ладно, а Серёже зачем?
— Рюмку-другую можно, — сказал Леонид Ильич. — Но не больше. К тому же разговор у нас.
Я молчал. К спиртному был равнодушен, но давно понял, что в России без этого никуда. Да и не только в России. Привычка, как и курение, весьма нездоровая, но так сразу её не победить. Нужно время.
— Давай, — Брежнев разлил зубровку по рюмкам. — За то, чтобы все наши начинания были доведены до конца.
Мы выпили.
Грибочки и огурцы с луком были великолепны. Мясо с картошкой тоже не отстало.
— Оставлю вас, — сказала Виктория Петровна, — я раньше поужинала. Лёня, — она престерегающе показала глазами на зубровку.
— Всё нормально будет, — сказал Леонид Ильич, — иди.
Виктория Петровна ушла в комнаты.
Брежнев взялся за бутылку.
— Мне половинку, Леонид Ильич, — сказал я.
Выпили по второй. За скорейшую победу социализма во всём мире.
— Думаешь, победим? — спросил Леонид Ильич.
— Обязательно, — сказал я. Зубровка подействовала, я не стал нейтрализовать её действие, расслабился, хотелось поговорить. Почему бы и нет, в конце концов? Может, и впрямь время пришло. Опять же, Брежнев сам предложил остаться и намекнул на какой-то разговор. Может, это он самый и есть?
— Обязательно победим, Леонид Ильич, — я налил себе в стакан кваса, отпил глоток. — Вопрос в том — когда.
— Как раз об этом я и думал последнее время, — сказал Леонид Ильич. — Когда. И как.
— Воевать точно ни с кем не надо, — сказал я. — И силой заставлять тоже.
— А как же страны Варшавского договора? — хитро прищурился Брежнев. — Мы, считай, их силой заставили.
— Я тогда не жил, — сказал я. — Но думаю, что выхода у нас не было особого. Было бы странно победить фашизм и потом уйти спокойно оттуда, где мы его победили.
— Это правда, — согласился Леонид Ильич.
— Но вот финансовую помощь им и всякой Африке с Ближним Востоком я бы урезал. А лучше совсем убрал. Как в пропасть же деньги уходят. И будут уходить. Халява развращает.
— Тебе-то что? Не твои деньги, государственные, — кажется Брежнев слегка обиделся.
— Как это — не мои? У нас государство чьё? Рабочих и крестьян. И примкнувшей к ним интеллигенции. Значит, и мои тоже. Но в принципе вы правы — в финансах я плохо разбираюсь. Понимаю только, что разбазаривать их просто так нельзя. Это американцы деньги печатают столько, сколько им надо, — вспомнил я слова Берегового. — Весь мир на доллар, как на наркотик, подсадили. А мы на свои живём, честно заработанные. К слову, Леонид Ильич, когда будете с амерами торговаться насчёт гравигенераторов и всего прочего, не берите доллары. И всякие их ценные бумаги там, облигации — тоже.
— Уже торгуемся, — сказал Брежнев невнятно, тщательно прожевывая мясо.
— Вот и не берите. Берите натурой. Заводами, фабриками, технологиями. Если уж совсем заартачатся — готовую продукцию, баш на баш. Электронику берите, микропроцессоры, их Intel как раз восьмибитные начал выпускать, они нам для персональных компьютеров отлично подойдут.
