смысла. Наверное, это раскаяние было последней судорогой умирающего во мне наемника. Разрядив лучевик, я перешагнул грань и очутился в ином пространстве, не таком шизоидном. Здесь было еще меньше правил, а целесообразность убийства не могла быть измерена той же мерой, что и необходимость дать выход гневу.
Отложив оружие, я опустился на колени возле Гитты.
Медкомплект не потребовался. Я и так знал, что она мертва. Не могу сказать, зачем я достал карманный нейронный сканер и провел по ее голове, глядя, как на дисплее кровью проступают строчки. Необратимый распад тканей, глубокое повреждение мозговых структур, обширная травма коркового слоя… Даже будь у нас в лагере трал, он бы не помог добыть ни одного воспоминания, позволяющего воссоздать ее личность. Слишком уж глубоки повреждения; остановлены биохимические процессы. Несмотря на это, я пристегнул ей на грудь медицинский жилет – портативную систему жизнеобеспечения – и стал наблюдать, как устройство борется со смертью. Кровоснабжение возобновилось, щеки порозовели. Прибор будет поддерживать в Гитте подобие жизни, пока мы не вернемся в Дом Рептилий. Кагуэлла убьет меня, если я не сделаю хотя бы этого.
Теперь я занялся хозяином. Его ранение оказалось не слишком серьезным: лазер прошил тело насквозь, но импульс был предельно коротким, а луч – предельно тонким. Большинство внутренних повреждений было вызвано не выстрелом, а мгновенным испарением внутриклеточной жидкости; образовалась цепь крошечных ожогов по всему пути следования луча. Входное и выходное отверстия были совсем крошечными. Если я что-то в этом понимаю, луч прижег сосуды и внутреннего кровотечения быть не должно. Конечно, это серьезное ранение, но беспокоиться за жизнь Кагуэллы нет причин, даже если я могу лишь держать его в коматозном состоянии, надев на него медицинский жилет.
Закрепив прибор, я оставил Кагуэллу мирно лежать рядом с женой, затем схватил свой лучевик, вбил в него свежую батарею и отправился на обход периметра. Другое ружье по-прежнему выполняло роль костыля. О том, что случилось с моей ногой, я старался не думать. Знал на уровне абстрактных рассуждений, что в этом нет ничего непоправимого, что нужно лишь время.
Мне хватило пяти минут, чтобы убедиться: все люди Рейвича мертвы… и мои тоже. Уцелели только мы с Кагуэллой. И Дитерлинг. Ему повезло больше всех: он пострадал минимально, хотя выглядел не лучшим образом. Таково свойство скользящих ранений в голову. Дитерлинг потерял сознание, и боевики Рейвича решили, что он убит.
Через час, валясь с ног от усталости – перед глазами уже плавали туманные пятна, похожие на тучи перед ночной бурей, – я все-таки сумел погрузить в машину Кагуэллу и его жену. Потом откачал Дитерлинга – потеряв много крови, он был чуть жив. Помню, время от времени я орал от боли.
Рухнув в кресло водителя, я завел двигатель, и машина тронулась. Каждая моя клетка вела неравный бой со сном. Нужно ехать на юг. Я должен оказаться как можно дальше отсюда, прежде чем Рейвич бросит в погоню еще один отряд. Именно это он и сделает, когда пройдет срок возвращения первой группы.
До рассвета как будто оставалась целая вечность. Когда горизонт, теперь чистый от облаков, наконец-то окрасился в розовое, мне казалось, что это уже двенадцатый восход. Не знаю, каким образом я добрался до Дома Рептилий.
Лучше бы не добрался.
Глава тридцать девятая
Мы навестили трех торговцев змеями, пока не отыскали того, кто был нам нужен.
Да, здесь побывал покупатель – явно не из местных – и взял столько змей, что торговец смог закрыть лавку до утра. Это произошло вчера. Очевидно, убийство Доминики было подготовлено заранее.
По словам торговца, покупатель действительно был вылитый я. Нет, не двойник, но если не присматриваться, то сходство поражало. Он говорил с тем же акцентом, хотя не был столь общителен, как я.
Разумеется, у нас одинаковый акцент. Мы не просто родом с одной планеты – мы оба с Полуострова!
– А женщина, которая была с ним? – спросил я.
Торговец еще ни разу не упомянул о ней, но нервно огладил нафабренные усы. Этот жест указывал на то, что вопрос попал в точку.
– Вы злоупотребляете моим временем, – сказал торговец.
– Есть в этом Городе хоть что-нибудь, чего нельзя купить? – вздохнул я, протягивая банкноту.
Торговец хихикнул:
– Несомненно. Но это точно не про меня.
– Итак, женщина, – настойчиво произнес я, не спуская глаз со свернувшейся в клетке изумрудной змеи. – Опишите ее.
– А какой смысл? Они же все на одно лицо.
– Кто это «они»?
Он рассмеялся, на этот раз громче, словно уличил меня в крайнем невежестве.
– Кто-кто… Нищенствующие. Видел одного – считай, повидал всех.
Я в ужасе уставился на торговца.
Нищенствующим я позвонил на другой день после того, как прибыл в Город Бездны. Тогда я искал сестру Амелию, чтобы расспросить о Квирренбахе. Но мне довелось лишь полюбоваться на синяк под глазом у брата Алексея. «Она тоже вас разыскивает». Тогда я не придал значения этой фразе, но теперь она вспыхнула в мозгу, точно осветительная ракета.
С Таннером была сестра Амелия.
Агенты Зебры даже не упомянули о том, что женщина принадлежала к ордену нищенствующих. Напротив, торговец змеями был в этом уверен. Возможно, я ошибался, и речь шла о разных женщинах. Потом до меня дошло: она исчезала, а появлялась уже в новом облике – или преследуя какую-то цель, или не очень уверенно чувствуя себя в очередной роли.
Но какую роль она играла во всей этой истории?
После того как меня разморозили, я открылся Амелии полностью. Доверил ей свой разум, ослабленный многолетним сном в гибернаторе. И за все время моего лечения в хосписе эта женщина ни разу не дала мне повода сомневаться, что она всего лишь хороший специалист.
Но насколько она доверяла мне?
Таннер – настоящий – тоже мог пройти через хоспис «Айдлвилд», если гнался за мной. Он даже мог прилететь с Окраины Неба на том же корабле, только проснулся чуть позже, чем я, а первым, похоже, оживили Рейвича. Но имя «Таннер Мирабель» уже было использовано. Значит, пришлось придумать что-то другое. И если он не хотел выдать себя
