за сумасшедшего, страдающего рассеянностью после размораживания, то с объявлением своего подлинного имени стоило повременить. Лучше всего – ложь во спасение – представиться кем-то другим.
Чем дальше, тем сложнее… Я старался не думать о том, как все это выглядело в глазах Зебры, Шантерели и остальных.
Я не был Таннером Мирабелем.
Я был… кем-то кошмарным, древним, как динозавры, и похожим на них. Кем-то, с чьим существованием не мог смириться мой разум – не мог смириться и не мог полностью игнорировать. Когда Амелия и нищенствующие оживили меня, я путешествовал под именем Таннера Мирабеля. Во мне жили все его воспоминания и навыки, а главное, я знал, что у меня чрезвычайно важная миссия. Не возникало никаких вопросов. Все было как надо.
И все было ложью.
Разговор с торговцем змеями еще не был закончен, когда снова подал голос телефон Зебры. Его звон почти потерялся в несмолкающем шелесте дождя и шипении рептилий в клетках. Зебра вынула аппарат и недоверчиво посмотрела на внешний дисплей.
– Вызов на твое имя, Пранский, – сказала Зебра. – Но ты единственный, кому известен этот номер, – и ты, если не ошибаюсь, стоишь рядом.
– Советую хорошенько подумать, прежде чем отвечать, – заметил я. – Конечно, если звонит тот, о ком я думаю.
Зебра откинула дисплей, как Пандора крышку ларца, – с любопытством и страхом перед последствиями. Капли дождя бежали по экрану, словно неровная колонна прозрачных жучков. Потом Зебра поднесла аппарат к самым губам и что-то спокойно произнесла.
Ей ответили. Она снова пробормотала пару слов, на этот раз не столь уверенно, и обернулась ко мне:
– Ты был прав, Таннер. Это тебя.
Я взял у нее телефон. Сколько зла может заключать в себе такая маленькая вещица… И посмотрел на лицо, очень похожее на мое собственное.
– Таннер? – невозмутимо произнес я.
Последовала изрядная пауза, затем мужской голос удивленно произнес:
– Ты спрашиваешь или представляешься?
– Хорошая шутка.
– Я должен тебе кое-что сказать. – Слова звучали тихо, теряясь в шуме каких-то механизмов. – Не знаю, насколько ты успел разобраться, что к чему.
– Кажется, начинаю понимать.
Снова пауза. Я понял, что Таннер находится не на Йеллоустоне, а где-то в доле световой секунды. Возможно, на низкой орбите или возле пояса обителей, арендуемых нищенствующими.
– Ладно. Пока не буду называть тебя настоящим именем – боюсь обидеть. Но кое-что расскажу.
У меня заныла каждая мышца.
– Я здесь для того, чтобы выполнить задачу Таннера Мирабеля, завершить начатое им, – для того, чтобы убить тебя, так же как ты прибыл сюда, чтобы убить Рейвича. Нравится такая симметрия?
– Насколько я понимаю, ты сейчас в космосе. Значит, движешься не в том направлении. Мне известно, что здесь ты уже побывал. И оставил визитную карточку у Доминики.
– Мило получилось со змеями, согласись. Или ты еще не понял намека?
– Стараюсь.
– Мне действительно приятно было с тобой поболтать. – Лицо на дисплее улыбнулось. – Может быть, как-нибудь удастся продолжить разговор.
Я знал, что это ловушка. И шагнул в нее.
– Где ты находишься?
– В дороге. Собираюсь навестить твоего хорошего друга.
– Рейвича, – спокойно произнес Квирренбах.
Я кивнул. Помнится, он собирался организовать нам встречу с Рейвичем, после чего нас спасла Шантерель. Встреча должна была состояться на одной из «каруселей», на высокой орбите.
«Карусель» называется «Убежище».
– Рейвич здесь ни при чем, – сказал я. – Он просто соучастник, не более того. Дело касается только нас двоих. И незачем усложнять ситуацию.
– Кажется, несколько часов тому назад кто-то собирался убить Рейвича, – усмехнулся Таннер Мирабель. – Теперь ты запел совсем по-другому.
– Кажется, я не тот, за кого себя принимал. Почему ты охотишься за Рейвичем?
– Потому что он невиновен.
– Как это понимать?
– Он просто приведет тебя ко мне.
Снова на дисплее мелькнула улыбка. Таннер предлагал найти слабое место в его логических построениях.
– Или я не прав? Ты прибыл сюда, чтобы убить его, а теперь решил спасти. Прежде чем я выполню твою работу.
Меня разрывали противоречия. Таннер заставлял отвечать на вопросы, которых я избегал до сих пор, не рискуя приблизиться к провалу в моей памяти. Но провал превратился в бездну. Мое прошлое рухнуло туда, а во мне поселилось что-то ядовитое. Если я действительно был Кагуэллой – а все указывало на это, – то я ненавидел себя до мозга костей.
И Таннера тоже. Он убил Гитту.
Нет, не так. Ее убили мы.
Сокрушительная логика этой догадки поразила меня. Теперь у нас общие воспоминания, нити нашего прошлого сплетены неразрывно. Воспоминания Таннера не были по-настоящему моими, но я носил их в себе, не будучи в состоянии освободиться от них. Он убил Гитту, но во мне жила память о том, что это сделал я, – я уничтожил самое дорогое в своей вселенной.
И это еще не самое страшное.
Преступление Таннера ничтожно по сравнению с теми, память о которых была погребена под его воспоминаниями. Теперь она поднимается на поверхность. Я все еще ощущал себя Таннером, все еще считал его прошлое своим, но уже достаточно хлебнул истины, чтобы понять: это лишь иллюзия, она со временем утратит убедительность.
Мое тело несло в себе прошлое и память Кагуэллы.
Но и это еще не все. Кагуэлла лишь раковина, в которой таятся более глубокие воспоминания.
Мне не хотелось об этом думать, но я не мог закрыть глаза на очевидное.
Я украл память Таннера и смог на время внушить себе, что я – это он. Затем, под воздействием индоктринационного вируса, его личина начала сползать с меня, как шелуха. Вирус высвобождал еще более глубокие воспоминания, отрывки моей тайной истории, уводя в глубь веков.
К Небесному Хаусманну.
Передо мной словно раскрылась бездна.
Ноги подкосились, я рухнул на скользкую от дождя землю, и меня буквально вывернуло наизнанку. Телефон выпал из руки. Он лежал рядом, и на дисплее я видел удивленное лицо Таннера.
– В чем дело? – спросил он.
Я
